очень нудно 
118 
— Неужели?
Второй вопрос прозвучал так странно и неожиданно, что она подняла голову и увидела, как к Людовику подошла мадам де Ментенон и что-то прошептала ему на ухо. Лицо короля, на котором играла улыбка, мгновенно стало отчужденным и холодным.
— Что я узнал! Вы, оказывается, послушница, сбежавшая из монастыря урсулинок в Сен-Жермене?! И вы вообразили, что найдете себе убежище...
Страх вернул Шарлотте самообладание, и она осмелилась возразить Его величеству королю.
— Я не была послушницей, сир. Я покинула монастырь, узнав, что по воле моей матери должна постричься в монахини и остаться в монастыре навсегда.
— Покойная графиня де Брекур приняла вас у себя и поддержала в решении не повиноваться материнской воле? А затем вы стали пытаться найти себе пристанище...
— Она не предпринимала никаких попыток, мой любезный брат! Я взяла ее к себе по просьбе ее тети, графини де Брекур, и очень этим довольна!
Со свойственной ей прямотой и непосредственностью герцогиня Орлеанская вмешалась в разговор, желая от души помочь Шарлотте, и той сразу стало немного легче.
— Затем, для большей надежности, — продолжал свою речь король, — вы сделали ее фрейлиной моей племянницы, Ее величества королевы испанской, которой она, судя по всему, служила очень преданно... Ее преданность даже, кажется, превысила долг придворной дамы, за что она была отозвана из Испании вместе с еще одной фрейлиной...
— Со мной, сир, — отважно заявила Сесиль, — и, если Его величество позволит, я добавлю, что мы обе не выходили из повиновения Ее королевскому величеству.
Мадам де Ментенон вновь повернулась к королю и снова что-то прошептала ему, глядя на Шарлотту. Поведение бывшей гувернантки разгневало маркизу де Монтеспан, и она возвысила голос:
— Хотелось бы узнать, сир, какие темные мысли восстанавливают мадам де Ментенон против этой юной девушки? В чем она может ее упрекнуть? В том, что она хороша собой и напоминает бедняжку Лавальер?
— Мадам де Фонтенак приходила ко мне с жалобой. Можно ли пренебречь горем матери и обманом Господа Бога?
— Горем матери?! Не смешите меня! — возмутилась герцогиня Орлеанская. — Мадам де Брекур не скрыла от меня ничего, что касалось ее невестки. Она была убеждена, что эта женщина отравила своего супруга!
— Ложь! — прошипела мадам де Ментенон. — Если бы это было правдой, господин де ла Рейни давно бы призвал ее к ответу. У него для этого есть все полномочия.
— Как бы там ни было, — прервал спор рассерженный король, — мадемуазель де Фонтенак становится поводом для скандала при моем дворе...— Я хотела бы обратить внимание моего любезного брата на то, что мадемуазель де Фонтенак — фрейлина моего двора, и она никогда не давала поводов ни для каких скандалов. А я со своим двором уезжаю завтра в Сен-Клу, и мадемуазель де Фонтенак поедет с нами.
— О ее отъезде с вами, мадам, не может быть и речи, — холодно заявил король. — Самое милостивое, что я могу сделать, это отправить ее к матери, и я это сделаю. Мне кажется, — добавил он брезгливо, — мы слишком долго занимаемся столь ничтожной персоной, а дело совершенно ясное.
Шарлотта пыталась сдержать рыдание, но не смогла. Она знала, что ожидало ее впереди: горе, несчастья и страдания. В один миг она лишилась всего на свете, а главное, она лишилась надежды. На что ей было теперь надеяться? На кого она могла опереться? Незнакомая, чужая женщина распорядилась ее судьбой. Почему? Что она сделала этой госпоже де Ментенон?
И вдруг Шарлотта услышала тихий, но очень твердый голос, и этот голос произнес:
— Но не для меня, сир! Мадам де Брекур была моей придворной дамой, и я очень любила ее. Печальную историю своей племянницы она рассказала мне во всех подробностях.
Эти слова в мертвой тишине произнесла королева. Все придворные ошеломленно молчали. За долгие годы они привыкли, что королева безмолвно покоряется, исполняя волю короля, — даже если эта воля для нее мучительна и непереносима, — и вот впервые она выразила несогласие. Всем показалось, будто заговорила статуя. Не меньше своих подданных был удивлен и сам Людовик.
— Не для вас, мадам? Что вы хотите этим сказать?
Мария-Терезия покраснела чуть ли не до слез, но мужественно и отважно продолжила:
— О справедливости. О вашей королевской справедливости, сир! И еще о спасении невинной девушки от несчастной и злой судьбы. Покойная мадам де Брекур прекрасно знала, что она делает и что говорит. Поэтому я настоятельно прошу передать мадемуазель де Фонтенак мне!
118 
