143 
— У вас просто мания какая-то! Любовь, которая так дорога вашему сердцу, не оговорена ни в одном придворном брачном контракте! И думать вы должны совсем о другом: что вас, бесприданницу, могут выдать за какого-нибудь богатого старика, который готов жениться на вас ради вашей красоты. Я удивлен, что до сих пор этого еще не произошло. И что бы вы стали делать, получив такое предложение?
— Действительно, мне это в голову не приходило. Но, уверяю вас, я бы отказала...
— И отправилась бы в какой-нибудь дальний-предальний монастырь. Когда распоряжения поступают свыше, на них не стоит отвечать отказом.
Шарлотта молчала. Она вспомнила Сесиль: ей едва исполнилась двадцать, а замуж она вышла почти что за старика, и только потому, что так пожелал ее брат, и король одобрил ее брак...
Вы должны считать себя просто счастливицей, — продолжал Адемар, гордо запрокидывая голову. — Я вовсе не дряхлый старик, и, уверяю вас, мы с вами будем очень красивой парой!
— Да, конечно, — со вздохом согласилась Шарлотта, прекращая бесполезный спор. — Позвольте мне теперь вернуться к Ее величеству королеве.
— Я напоминаю вам, что хотел бы узнать день, на который будет назначена наша свадьба.
— Если наша свадьба состоится, то не я буду назначать этот день. Надеюсь, мы не будем стоять на этой аллее до тех пор, пока не превратимся в дряхлых стариков?
Наконец молодой человек согласился уступить ей дорогу и даже отвесил низкий поклон, ответить на который Шарлотте не хватило сил. Она заторопилась во дворец, и, войдя, оказалась среди суеты и волнения. Гостиные, коридоры, галереи со скоростью ветра облетела новость — у мадам дофины начались родовые схватки.
Первые роды всегда длятся долго, поэтому король с королевой распорядились постелить им матрасы прямо в спальне будущей матери и расположились там ночевать вместе с принцами и принцессами. Ночью дофина не разродилась, и поутру все отправились восвояси, чтобы умыться, переодеться и немного передохнуть. К полудню схватки снова возобновились, и все вновь столпились в спальне, к великому огорчению дофины, которая предпочла бы обойтись без столь многочисленного общества. К тому же стояла страшная жара, и несчастная задыхалась от нехватки воздуха. Мучения ее закончились только к десяти часам вечера: с громким криком от страшной боли она дала жизнь... сыну! Великолепному мальчугану, крепенькому и здоровому. Радость вспыхнула, как костер, охватив весь Версаль. Зазвонили колокола, сотрясли воздух пушечные выстрелы. Ликовал королевский двор, ликовал Париж, ликовала Франция, приветствуя появление на свет монсеньора герцога Бургундского.
Все придворные стеснились в покоях короля, и едва не задушили его, высказывая свои восторженные поздравления — к его одежде прикасались, ему целовали руки, кто-то пытался даже его обнять!
Прослезившись у изголовья кровати невестки, Мария-Терезия посвятила остальную часть дня благодарственным молитвам Господу Богу и Пресвятой Деве Марии. Сама она родила шестерых детей, но с ней остался только один, и сейчас он утвердил будущее французской короны, что послужило большим утешением королеве. Теперь она могла считать, что ее главный долг выполнен!
Как ни хотелось Шарлотте поговорить с Ее величеством, прося защиты от нежеланного брака, она не решилась тревожить ее в эти счастливые для нее мгновения. Не так-то много выпало на долю королевы счастья, чтобы мешать ей им наслаждаться... И Шарлотта отправилась со своими бедами к герцогине Орлеанской.
Герцогиня как ближайшая родственница королевского семейства принимала участие во всех перипетиях, связанных со столь важным и значительным событием. Она не раз навещала дофину, которая пока еще не поднималась с постели, утомленная и ослабевшая после долгих родов. Кузин связывала глубокая и искренняя привязанность. Младшая из них, несмотря на теплый прием во Франции и любовь супруга, попав в незнакомую среду, на чужую почву, переживала неизбежное чувство одиночества, растерянности, неуюта. И была счастлива найти здесь родственницу, всегда доброжелательную и сердечную, с румянцем во всю щеку и всегда находящуюся в прекрасном настроении. Исключение составляли лишь те дни, когда она обижалась или гневалась, но эта сторона жизни герцогини Марии-Анны не касалась. И если шевалье де Лоррен злонамеренными происками стремился посеять рознь между двумя этими женщинами, делая коварные сравнения не в пользу герцогини Елизаветы, то юная дофина, разумеется, не была в этом виновата. На эту тему они поговорили наедине при закрытых дверях и остались очень довольны друг другом. А обоюдная неприязнь к мадам де Ментенон сплотила их еще теснее.
143 
