очень нудно 
27 
Но, может быть, выиграв несколько секунд, Жилю удастся спасти свою жизнь, хотя бы ненадолго. Да, порыв гнева, похоже, будет стоить ему дорого, лучше было бы прислушаться к мудрым словам Тима. Но не деревянный же он, чтобы оставаться на месте, когда происходит такое!
Потихоньку незаметно отступая, он с нарочитым пафосом медленно начал:
— Зовут меня Жиль де Турнемин, я владелец замка Лаюнондэ, что в Плеване. Род мой столь древний, что корни его теряются в веках. Ребенок, которого ты зовешь Тиканти, получил бы имя Оливье…
Он пристально смотрел ледяным взглядом в глаза индейца, завораживая его, а сам между тем отступал все дальше и дальше, отыскивая незаметно у пояса рукоять кинжала. И кожей ощущал, что рука Корнплэнтера так же незаметно тянулась к крючку, запирающему корзину. Нараспев Турнемин продолжал:
— ..именно так называют старшего сына в каждом поколении. Меня же самого твои братья индейцы-онейда прозвали Беспощадным-Кречетом-Разящим-в-Тумане и…
Он лихорадочно искал, что еще сказать, но руки ирокеза вместо того, чтобы сбросить крючок, вдруг крепко сжали корзину, словно Корнплэнтер испугался, что она упадет. Вождь недоверчиво переспросил:
— Так ты и есть знаменитый Кречет, воевавший в великих лесах Юга?
— Именно. Мне лестно слышать, что слух о моих уже давних воинских подвигах достиг ушей Корнплэнтера.
Вождь медленно поставил корзину на пол, и Жиль с трудом сдержал вздох облегчения. Выпрямившись, ирокез посмотрел на врага строго и уважительно.
— Это меняет дело, — произнес он. — От наглеца, осмелившегося заявить свои права на сына Сажающего Маис избавляются, как от назойливой мухи. Но если оказывается, что этот наглец знаменитый воин, только поединок может решить спор.
— Поединок? Ты хочешь помериться со мной силой, король Диких Котов?
— А что еще ты предлагаешь? Я не могу просто взять и отдать тебе ребенка, который для меня одновременно и дар Великого Духа, и любимый сын. Если хочешь отнять его у меня, сначала лиши меня жизни. Принимаешь бой?
Жиль поклонился.
— Ты окажешь мне честь… честь, на которую я и рассчитывал: не мог предположить, что грозный Корнплэнтер уступит мне сына без боя. Я согласен!
— И на то, что я сам выберу оружие, тоже согласен?
Жиль снова поклонился.
— Ты у себя дома. Я подчинюсь твоим законам… и приму оружие, которое ты выберешь.
На этот раз индеец улыбнулся с откровенной насмешкой.
— Ты благороден! А не боишься, что я выберу оружие, с которым ты не знаком?
— Я дрался любым оружием.
— И… в любых условиях?
— Что ты имеешь в виду?
— Следуй за мной!
Они покинули дом, прошли через двор и, ступив за грубо срубленные ворота, оказались лицом к лицу со всей деревней: индейцы со своей обычной выдержкой так и не сдвинулись с места, ожидая конца переговоров. Корнплэнтер величественно прошествовал к реке, катившей свои быстрые воды к озеру Онтарио. Подойдя к берегу, он властной рукой указал на Освего.
— Река — Друг краснокожего. Она орошает наши поля и кормит нас рыбой, изобилующей в ее водах. Вот в воде мы и станем сражаться, а оружие такое…
Одной рукой он вынул из-за пояса нож, а другую протянул своему воину, и тот вложил в нее нечто вроде трезубца — гарпун, которым ирокезы охотятся на форель и лосося в бурных потоках.
Он немного помолчал, предоставляя неприятелю оценить в полной мере его выбор, потом снова улыбнулся и сказал:
— Посмотрим, так ли ты стремителен в царстве вод, как в воздухе, — ведь твой тотем летит прямо к солнцу и может смотреть на него, не прикрывая глаз.
Жиль рассмеялся.
— Я давно знал, что все индейцы по-своему поэты. Вероятно, этой цветистой фразой ты просто хотел спросить: умею ли я плавать? Не беспокойся, я тебя не разочарую. Я родился по другую сторону Великого Соленого Моря, как раз на его берегу, и мне было меньше лет, чем сейчас Тиканти, когда я впервые оказался в его водах, часто очень неспокойных.
Если вождь ирокезов и был разочарован, то не подал виду. Теперь и он поклонился, отбросил гарпун и положил, почти дружески, руку на плечо Турнемина.
— Значит, тем, кто увидит битву, посчастливится. Сражаться начнем, как только солнце склонится к закату. До тех пор ты мой гость, прошу тебя разделить мою трапезу.
Узнав, какое грандиозное зрелище им предстоит увидеть, жители деревни бурно выразили свой восторг. Застучали барабаны, а воины разошлись по домам, чтобы нацепить на себя праздничные украшения — они хотели быть достойными смертельной битвы между их прославленным вождем и чужеземцем, воинская слава которого докатилась до их мест. Женщины поспешно принялись готовить праздничный ужин, дабы отметить великое событие, поскольку в исходе сражения ни один ирокез ни секунды не сомневался: вождь победит, как побеждал всегда, и долго еще у костров будут прославлять его подвиг.
27 
