очень нудно 
17 
Нужно ли ему что-то сделать с этой большой усадьбой, что к нему ближе всего? Разрушить ее, уничтожить всех тварей.
Нет. Еще рано. Сначала он должен…
А ведь он не знал, что должен.
Он зажал здоровой рукой плечо. Кровь не текла, но рана по-прежнему болела. Как и масса других ран на теле. Ему надо домой, залечивать раны.
Домой?..
А что это такое? У него никогда не было дома. Была только исходная точка.
Светало. Чудище было в замешательстве. Оно уже обошло всю округу, само не зная, чего ему надо. Спросить было некого. Его притягивали горы.
Может быть, горная долина? Почему он все время думает о горной долине? Он пришел из одной, побывал во многих других. Но нигде, нигде он не чувствовал себя дома.
Может, следовало вернуться обратно на исходную точку? И в самом деле, что ему делать тут, на равнине, среди озлобленных людей?
Раны сильно болели. Он открыл рот в беззвучном крике. Он чувствовал себя плохо, кровь стучала в висках, ослабли ноги.
Он должен! Должен!
Он еще никогда не чувствовал цель так близко — и все же, что-то было не так!
Ему надо не сюда, а в горную долину.
Но ему нужно было сначала побывать здесь. Зачем?
Что он тут стоит? Теряет время и ждет, пока силы совсем пропадут?
Днем во дворе усадьбы он увидел много народа. Люди ему не понравились. На ночь двери запирались. Чудовище уже пробовало прошлой ночью. Оно без труда могло разбить замок, но когда не знаешь, что искать… И потом повторилось бы все как всегда: на шум бы выбежали люди, и ему снова пришлось бы убивать их. А он уже устал.
И он удержался от соблазна. Что-то управляло им из глубины подсознания. Он никак не мог уловить суть, и это его ужасно раздражало.
На востоке разгоралась заря. Монстр зашипел на свет, верхняя губа приподнялась. Свет был ему ни к чему. Он так же хорошо видел в темноте, как и при свете.
Бросив последний взгляд на усадьбу, что казалось такой привлекательной, чудище отвернулось. И быстрыми шагами направилось на север. Снова через долину, что оно уже пересекало однажды, высоко в горы. Может, ответ на загадку все же там? И еще ему надо было в тиши и покое зализать свои раны.
Как раненый зверь ищет одиночества и укрытия при болезни, так и чудовище искало родную долину и расселину, где могло бы укрыться.
4
— Чувствуешь, Гростенсхольм уже близко, — сказала Виллему, глубоко вдыхая.
— Чувствую, — улыбнулся Доминик. — Но нам еще ехать и ехать.
— Доехали благополучно.
— Угу! С тобой хорошо путешествовать.
— Я не только хороший товарищ в пути, в жизни тоже. — И она взяла его за руку. Держаться за руки было неудобно, потому что крупы лошадей были широкие. И она скоро отпустила руку.
— Примерно через час будем на месте. Здорово будет увидеться. Ведь мы не встречались уже несколько лет.
— Да, — посерьезнела Виллему. — Милые мои мать с отцом… Время их не красит. Доминик, мне так не хочется, чтобы они старели! И все же жалко, что мы не смогли взять с собой Тенгеля!
— Не прошло и двух лет, как он приезжал сюда. Один.
— В мальчике много хорошего.
По высокому небу проплывали кучевые облака. Лето 1695 года подходило к концу. Чувствовалось дыхание осени.
Проехали постоялый двор. На дороге мальчишки кидали камни.
— Если они забивают камнями какую-нибудь зверюшку, я им этого так не оставлю, — процедил Доминик.
Виллему знала, что ничего плохого Доминик не сделает, но в ней тоже все восставало против жестокости.
Они подъехали ближе.
— Но постой, ведь это человек! — прошептала Виллему.
Если только можно было назвать человеком жалкое существо, из последних сил пытающееся защититься.
— Что вы делаете, ребята? — зарычал Доминик. Дети бросились врассыпную. Некоторые остались, и один из них не побоялся ответить:
— Это беглец. В нем сидит сам дьявол. И поэтому мы имеем право…
— Ни у кого нет права забивать другого камнями.
Виллему спрыгнула с лошади и направилась к несчастному существу, что лежало в придорожной канаве. Доминик направил лошадь прямо на мальчишек, и они разбежались.
— Как он там?
— Чудо, что он еще жив, — звенящим голосом произнесла Виллему. Ему была хорошо знакома эта интонация — Виллему пыталась скрыть свои чувства. Намочив платок в придорожной канаве, женщина принялась промывать раны несчастного.
17 
