очень нудно 
583 
Гляжу, и впрямь череп светиться перестал, камень как камень.
– Да может, его и нет давно, того ворога, – пробует Кощей меня утешить, а у самого такой вид, словно перед гробом венки несет, – за месяц ни разу не объявился.
– Ага, – говорю, – помер своей смертью, не дождался, сердешный, когда же его наконец изловят да вразумят! Что ж ты тогда воеводе спать заказал, меня на кухню гонишь, вареники свои любимые на поругание отдаешь?
Кощей отговаривается нескладно:
– То на всякий случай, для общего спокойствия…
Вот ужо утешил! Бросила я в сердцах:
– Как бы ваше спокойствие моим упокойствием не обернулось!
Сошлись мы с Кощеем нос к носу: я на цыпочки встала, он голову опустил, подбоченились оба, руки в боки, чисто петухи бойцовые, – сцена семейная, челяди да гостям на потеху.
– Что ж, удачи тебе, муженек, – не Марью Моровну, так хоть жену схоронишь: мелочь, а приятно!
– Ты, женушка, сама кого угодно с этого света сживешь и на том покою не дашь!
– Тебе-от покой дороже жены!
– Потому как жена непомерно дешева!
– Промежду прочим, три пуда золотом!
– Отпиши батюшке, – я вдвое приплачу, ежели он тебя назад заберет!
– Ой-ой-ой, смотри не поистраться, на восьмую жену казны не хватит!
Тут Кощей как заорет дурным голосом:
– Хорошо, будь по-твоему! Никуда я не пойду, останусь тебя стеречь, пущай Марья Моровна и дальше по селам детей крадет, кровушку из них цедит на потребу чародейскую, черный мор на царства-государства напускает, ежели что не по ней!
Сел на пол и давай сапоги стаскивать.
Стыдно мне стало, – в самом деле, кто меня в тереме-то тронет, при челяди, под охраной воеводиной? Ставни-двери запереть изнутри, и пущай там себе ворог неведомый вокруг частокола рыщет несолоно хлебавши.
– Ладно, иди колдуй, перебьюсь как-нибудь…
А Кощей так просто охолонуть не может, сапог не бросает:
– Нет уж, будь по-твоему, останусь в тереме, псом у ног твоих лягу, лишь бы ты, счастье мое, за жизнь свою драгоценную не тревожилась!
Кабы другим тоном сказал – иного признания и не надобно, а так – курам на смех, мне на усовещивание. Чародеи с ноги на ногу переминаются, на меня глядят с укоризною, – только-только выходить изготовились, а тут такая оказия: жена мужа на великий подвиг отпущать не желает, одна оставаться боится. И Кощею уже обратного хода нет, словом себя связал, что делать?!
Уж и не знаю, что на меня нашло – присела рядом с мужем да возьми и поцелуй его легонько в щеку, с той стороны, где ямочка на улыбку отзывается.
– Иди, – говорю, – удачи тебе!
Кощей так сапог и выронил. А я сама перепугалась – ойкнула, румянец в щеки кинулся, подорвалась с колен и бегом вверх по лесенке, лишь бы не видеть, как муж на меня смотрит.
И Финист языкатый вслед, со смешком:
– Вот уж точно, милые бранятся – только тешатся!
Ворон на него цыкнул, а Вольг еще и затрещину отвесил – для пущей важности. Я же за угол завернула и стою, отдышаться никак не могу, сама себе дивлюсь – эк меня угораздило! Прощай теперь прогулки совместные, покой чародейский, басни дивные: муж-от меня и так едва терпел, теперь, поди, и вовсе видеть не захочет…
А внизу, слыхать, Кощей сапоги заново натянул, с воеводой да Прасковьей Лукинишной простился. Пашка у крыльца копытом бьет, Вольга учуяв.
– Эх, Кощей, и завидую же я тебе! – в шутку сетует неугомонный Финист. – Кабы меня такая жена любила-миловала, я бы жизнь за то отдал, не задумавшись.
А Кощей в ответ возьми да и молви тихим горьким голосом:
– Я тоже. Только седой да криворукий ей без надобности…
И все – хлопнула дверь, ушли чародеи.
А я так и стою столб столбом, руку к сердцу прижала. Да что же это он такое говорит?! За весь медовый месяц ни разу не приголубил, а теперь – без надобности! Куда ж он сам смотрел?! Ну я-то, понятное дело, себе даже думать о любви заказала – муж-от мне не чета, чародей великий, всякого в жизни перевидал, за ратным делом да колдовством ему не до женщин, а ну как засмеет? Неужто и ему краса моя неписаная уста замкнула, негодящим себя посчитал?
Покликала меня Прасковья Лукинишна на кухню, кисельком вишневым поманила, да я усталью отговорилась и у себя в покое заперлась.
583 
