очень нудно 
180 
Мария, хотя и сама любила маркиза не больше дочери, все же старалась уговорить ее быть к нему более терпимой и справедливой.
— Проявите беспристрастность, Изабелла! Мне, как и всем, кто ценит по достоинству рыцаря Куртене и верит в его невиновность, вынесенный ему приговор кажется чудовищно несправедливым, но, по совести, я полагаю, что, спасши ему жизнь, маркиз сделал все, что можно было для него сделать в сложившихся обстоятельствах. Вспомните, что весь город, натравленный этой мерзкой Жозефой, набросился на него, требуя для Тибо наказания, положенного отцеубийцам.
— Что он мог сделать, матушка? По моему разумению, возможно, лучше было бы оставить его в тюрьме на то время, какое потребовалось бы для того, чтобы найти настоящего убийцу.
— Но как его можно было найти?
— Схватить обвинительницу и строго ее допрашивать до тех пор, пока не вырвут у нее правду.
— Дочь моя! — вскричала бывшая королева, ошеломленная тем, на какую безжалостную жестокость оказалась способна Изабелла. — Уж не хотите ли вы сказать, что ее надо было отдать в руки палачей?
— Почему бы и нет? Женщины вроде нее, — а я хорошо ее узнала, — неспособны ни на какие чувства, кроме ненависти, зависти и злобы. Она была дурной советчицей для покойной госпожи Аньес, нашего врага, а теперь проявляет свои способности на службе у Стефании де Милли, которая уж точно не нуждается в дополнительной жестокости, поскольку сама в достаточной мере одарена ею. Почему бы им, ей и Жозефе, не подстроить это убийство?
— Ни вижу причин для него.
— Причина — моя любовь к Тибо, любовь, которая, кажется, родилась вместе со мной, хотя я слишком поздно поняла, что она составляет самую суть моей жизни. Эта любовь, от которой я временно отреклась ради того, что на деле было всего лишь иллюзией, теперь держит меня в плену самых сильных чар, и она никогда не угаснет, потому что я унесу ее с собой в могилу и даже дальше, я унесу ее с собой за облака, туда, где царит Всевышний!
Никогда еще Изабелла не открывала своей тайны, и уж тем более не говорила о том, как глубока и сильна ее любовь. Слушая ее, видя, каким светом внезапно озарилось ее лицо, все ее существо, Мария почувствовала, что ее охватывает странное чувство одновременного смирения и восторга, будто бы ослепительный свет совершенной любви залил глубокий оконный проем, в котором они обе стояли, и рядом с ним потускнели даже солнечные лучи. Теперь она понимала, почему ее дочь так страдала из-за судьбы, уготованной ее любимому.
— Изабелла, — прошептала она, — надо молиться.
— О ком? О нем, которого с голыми руками отправили восвояси навстречу опасностям, жестокости людей и природы в стране, разоренной войной? Да я только это и делаю!
— Нет. Вам надо молиться о себе, Изабелла! О том, чтобы Господь оберегал вас, такую красавицу, от страсти других мужчин и от тех, часто непереносимых, требований, которые судьба почти всегда предъявляет к родившимся на троне. Потому что вас, возможно, ждут еще более серьезные испытания.
— О чем вы, матушка?
— О вашей сестре Сибилле, которая вот уже который месяц вместе с мужем живет в его пурпурном шатре в лагере под Акрой. Ходят слухи, что она больна, и с наступлением зимы ее состояние может ухудшиться. Если она умрет, корона перейдет к вам, потому что именно она была избрана по праву первородства, а Ги де Лузиньян — всего лишь супруг королевы. Если ее не станет, ее муж станет никем, а вы — всем!
— Может быть, и так, только я не понимаю, отчего я должна стать еще более несчастной. Я ведь замужем. Если я стану королевой, мой муж будет королем, как теперь — Лузиньян.
— Онфруа — королем? Вы думаете, что бароны и все рыцарство, дружно его презирающие, согласятся преклонить перед ним колени?
— Если я прикажу, им придется это сделать.
— Не будьте так самоуверенны. Разве вы забыли, что было с вашим отцом? Ради того, чтобы стать королем, хотя он имел на это полное право по рождению, ему пришлось развестись с Аньес, которую он любил и от которой у него было двое детей, и тогда он женился на мне.
— К счастью для него, матушка! Я знаю, он любил вас!
— Я в этом ничуть не сомневалась, но мужчина всегда остается мужчиной. Он устанавливает свои законы как в правлении, так и на ложе, и, если жена его не устраивает, он может ее бросить или искать утешений на стороне. Для женщины, даже для королевы, все обстоит иначе: ей придется терпеть супруга, выбранного для того, чтобы произвести на свет потомство. Разве это не самое жестокое испытание, когда любишь так, как вы любите бастарда?
180 
