12 
Канделябр со свечами, стоявший на столе, не позволял как следует разглядеть гостью, но опытный глаз Фронсака сразу заметил, насколько грациозна ее походка, как гибка восхитительная талия и изысканна форма рук и ног. Весьма элегантно одетая незнакомка (узник тщетно рылся в памяти, пытаясь увязать нежданную гостью с каким-либо из своих любовных похождений) должна была быть, без всяких сомнений, очень красивой…
– Кто вы такая? – тихо спросил он. – И зачем эта вуаль?
– Какая разница, кто я? – прошептала незнакомка. – Разве вам недостаточно знать, что я люблю вас?
– Вполне достаточно! И я был бы неблагодарным чудовищем, если бы не оценил ваших чувств. Особенно в том случае, если вы изволите повторить эти прекрасные слова не один раз!
Теперь она стояла совсем рядом с ним. Ее изящное тонкое тело распространяло слабый, нежный, но одновременно столь одуряющий аромат, что Луи-Арман совсем потерял голову. Он протянул руки, чтобы схватить такую желанную и такую соблазнительную добычу. Таинственная красавица не оттолкнула его, наоборот, слегка приподняв вуаль, подставила губы, чтобы юноша запечатлел на них долгий поцелуй, от которого горячая кровь окончательно бросилась ему в голову.
– Иди сюда! – шептал он, увлекая гостью к постели. – Иди сюда и скажи мне еще раз, как ты меня любишь!
Послушное тело незнакомки с готовностью откликнулось на приглашение, и все могло бы закончиться наилучшим образом, но внезапно Фронсак услышал, как его нечаянная подруга прошептала:
– Луи! Луи! Почему вы презирали меня? Мы могли бы уже так долго быть счастливыми, и вам никогда бы не пришлось сидеть в этой тюрьме!
Ее голос! Фронсак вскочил, подбежал к столу, схватил подсвечник и вернулся к постели. Он стремительным жестом сорвал вуаль с лица незнакомки, которая слишком поздно предприняла слабую попытку защититься. Открылось красивое лицо Мари-Анн.
– Ах так, сударыня, значит, это вы! – медленно произнес герцог. – Вы… носящая мое имя!
– Да, да, это я! Ваша жена! Вот видите, я же могу вам понравиться!..
– Не в этом дело. Благодарю вас за этот визит, сударыня, и целую ваши ручки… Но час слишком поздний. Наверное, вас ждут…
– Вы прогоняете меня?! – воскликнула она, уже готовая разрыдаться. – Но разве вы забыли о том, что я вам сказала минуту назад? Я люблю вас…
– Нет, я ничего не забыл. Но, к несчастью… Было бы лучше, если бы вы сообщили мне об этом до того, как меня заставили жениться на вас. А теперь… я не способен в это поверить!
– Почему?
– Потому что я чувствую – и чувство это очень сильно! – что эти слова вам кем-то продиктованы! Могли бы вы поклясться мне, сударыня, что ваша матушка, госпожа герцогиня, не ждет вас там, внизу, в карете? А?
Мари-Анн, ничего не ответив, опустила голову.
– Вот видите! Вы же явились сюда не по собственному побуждению. Вам настоятельно рекомендовали, как надо поступить. Что ж… передайте вашей матушке, что мне удалось избежать ловушки… Очаровательной, не могу не признать, но все-таки ловушки! Низко кланяюсь вам, сударыня!
С большим трудом сдержав рыдания, Мари-Анн де Фронсак опустила ставшую уже ненужной вуаль и выбежала из камеры. Тюремщик запер за ней дверь. Герцог, стоя неподвижно, как изваяние, слушал, как удалялись ее легкие, быстрые шаги, когда молодая женщина бегом спускалась по пустынной лестнице… В камере еще сохранился слабый запах ее духов, и, вопреки собственной воле и сам удивляясь тому, что с ним происходит, Фронсак вздохнул:
– Как жаль…
Но враги есть враги. Он поклялся, что дочь госпожи де Ноайль никогда не станет его женой. Он сдержит эту клятву… Даже если это окажется не так легко, как ему представлялось с самого начала!
…Борьба продолжалась. Мари-Анн де Фронсак действительно пришла в камеру мужа по настоятельному совету матери. В этом герцог был прав. Неправ он был в другом: Мари-Анн на самом деле была в него влюблена. Теперь она проклинала себя за неосторожно вырвавшиеся у нее при свидании с герцогом слова. Победа была так близка! Если бы она могла промолчать… и если бы она была менее честной, сегодня она была бы его настоящей женой. Мари-Анн прекрасно понимала, что теперь уже никогда не сможет позабыть тех коротких сладостных мгновений, какие пережила в объятиях Луи-Армана…
– Но я же так люблю его, – уговаривала она себя, – он не сможет… просто не сможет не ответить мне любовью хоть когда-нибудь…
Она решила еще раз попробовать завоевать привязанность своего упрямого супруга, когда тот заболел. Наступила очень холодная, дождливая осень. Как бы ни были хороши условия, в которых содержался знатный узник, пробирающая до костей сырость проникала в Бастилию, не позволяя создать вполне благоприятную для здоровья обстановку. Луи-Арман подхватил «злокачественную лихорадку», которая довольно скоро стала угрожать его жизни. Тогда Мари-Анн со всех ног бросилась к королю и стала умолять его о милости: пусть он разрешит ей отправиться в тюрьму ухаживать за больным мужем.
12 
