76 
— Да, мы нашли ей супруга…
Вильяр почувствовал, как кровь прилила к его сердцу.
— Священник, — продолжала мать. — Он, конечно, уже не так молод. Он — вдовец, но его дети — взрослые и покинули гнездо, так что Белинда не будет им в тягость. Он же будет проявлять о ней заботу, научит ее благовоспитанности и здравому смыслу, чего ей, к сожалению, не хватает.
Вильяр почувствовал, что все в нем закипело. Он едва мог выдавить из себя:
— Сожалею! Но из этого супружества ничего не выйдет.
— А в чем дело?
Белинда тоже подняла голову и вопросительно посмотрела на него. Он глядел на нее и пытался собраться с мыслями. Картина Белинды в объятиях этого незнакомого пастора-старика наконец пробудила Вильяра.
Белинда? Его Белинда, которой ему не хватало каждый Божий день, с тех пор как она уехала!
— Да, сожалею. Но я как раз собирался идти к вам сразу после похорон и просить руки Белинды. Но если она уже сказала «да»…
У Белинды перехватило дыхание.
— Я этого не сделала! Я этого не сделала, — сказала она, запинаясь. — Они сказали «да» от моего имени, но я не хочу! Вильяр, будь так добр, возьми меня. Будь так добр, сделай это!
Она бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Вильяр обнял ее, и ему показалось, что это было самое чудесное, что он испытал за всю свою жизнь.
— Это самое скверное… — начала было мать Белинды, в то время, как отец прошептал на ухо своей супруге слово «Гростенсхольм!». На секунду у нее отвалилась нижняя челюсть, затем улыбка медленно показалась на лице.
— Да, если это так… тогда мы, пожалуй, можем поговорить с добрым священником… Скажем, в чем дело. Что Белинда уже помолвлена, но мы не успели сообщить… Да, наш дражайший зять, это, пожалуй, самый счастливый день…
Ее муж многозначительно закашлял, и она вспомнила, что это были поминки, и проглотила конец фразы. Вильяр продолжал стоять, держа Белинду в объятиях. Он не мог выпустить ее. Ему казалось, что он получил все богатства мира.
— Да, вам нечего опасаться того, что у вас, господин Линд, появятся бездарные дети. Потому что для Белинды большим несчастьем была родовая травма, это сказала повивальная бабка. А другие наши дети — просто светила!
Сольвейг и Эскиль наблюдали этот эпизод и видели по лицу сына, что надвигается буря. Сольвейг поспешила подойти к ним.
— Белинда, — сказала она и крепко обняла девушку. — Так приятно! Так приятно, добро пожаловать в нашу семью.
— Да, — сказал Эскиль, — лучшего выбора Вильяр и не мог бы сделать!
— Не правда ли? — вставила мать Белинды. — Именно об этом я всегда твердила: Белинда — выдающаяся девушка. Подобных ей нет на свете! А теперь она станет хозяйкой Гростенсхольма! Подумать только! Наша девочка!
Но так не получилось. Это произошло, когда Вильяр отправился в Гростенсхольм, через день после того, как ему открылась страшная правда. Прислуга вышла к нему во двор, плачущая и перепуганная.
— Господин Вильяр, мы не знаем, что делать, — сказал повар. — Мы больше не можем здесь жить!
— Что случилось? — сказал Вильяр. — Почему же?
— Здесь словно наступил ад, — ответил слуга. Было излишне расспрашивать, в чем дело.
— Но здесь же теперь должно быть спокойно! Когда это началось?
— С тех пор, как мы вернулись сюда с похорон. Это началось почти незаметно. А затем становилось все хуже. Теперь мы не можем больше оставаться в доме. Может быть, вы, господин, знаете, что это такое?
— Да, я это знаю. В течение многих лет у нас были невидимые гости на чердаке. Но они должны были покинуть дом вместе с Хейке, они это обещали ему! Я должен войти и посмотреть.
В большом холле было тихо. Затем он услышал в углах шепот и шушуканье.
— Вы меня слышите, серые люди? — крикнул он так, что его голос эхом отдался на парадной лестнице. — Я — новый владелец Гростенсхольма. Что вы теперь здесь делаете? Вы должны были покинуть дом вместе с Хейке, таков был договор.
Старое здание ответило полной, безжалостной тишиной. Затем на лестнице появилась фигура. Длинный повешенный мужчина с куском веревки на шее. Он спустился вниз не до конца, а остановился на середине лестницы. На его лице была вкрадчивая улыбка.
— Мы не видели, как гроб господина Хейке выносили из Гростенсхольма.
76 
