Я обернулся в удивлении.
– Кто «он»? Замок?
– О, играла замечательная музыка, но на верхних этажах было слышно какое-то уханье. Мы смеялись, а верхние этажи отвечали нам зловещим эхом. Вечеринка скомкалась. Бисквиты становились поперёк горла. Вино лилось по подбородку. Никто не мог сомкнуть глаз и на три минуты. Не вериться? Правда, все получили свои пирожные и разъехались, а я спала на лужайке совсем одна. Знаешь почему? Пойди посмотри, Чарли.
Мы подошли к распахнутой двери Гринвуда.
– На что посмотреть?
– А на всё. На замок, на его комнаты. Открой его тайну. Подумай хорошенько, а потом я откроюсь тебе и скажу, почему я не смогу здесь больше жить и почему я должна оставить этот дом, и почему ты можешь взять Гринвуд, если захочешь. А теперь заходи. Один.
И я вошёл.
Я осторожно ступал по золотистому дубовому паркету огромного холла. Полюбовался обюссонским гобеленом, что висел на стене. Долго разглядывал древнегреческие беломраморные медальоны, выставленные в хрустальной витрине на зелёном бархате.
– Ничего особенного, – крикнул я Норе, которая осталась снаружи. Уже вечерело, становилось прохладно.
– Нет, всё особенное, – отозвалась она. – Ступай дальше.
По библиотеке разливался густой приятный запах кожаных переплётов. Пять тысяч книг отсвечивали потёртыми вишнёвыми, белыми и лимонными корешками. Книги мерцали золотым тиснением, притягивали броскими заголовками. А вот камин на целый штабель дров. Из него вышла бы прекрасная конура на добрый десяток волкодавов. Над камином изумительный Гейнсборо, «Девы и цветы». Картина согревала своим теплом многие поколения обитателей Гринвуда. Полотно было окном в лето. Хотелось перегнуться через это окно, надышаться ароматами полевых цветов, коснуться дев, посмотреть на пчёл, что усеяли блёстками блестящий воздух, послушать, как гудят эти крылатые моторчики.
– Ну как? – донёсся голос издалека.
– Нора! – крикнул я. – Иди сюда. Тут совсем не страшно! Ещё светло!
– Нет, – послышался грустный голос. – Солнце заходит. Что ты там видишь, Чарли?
– Я опять в холле, на винтовой лестнице. Теперь в гостиную. В воздухе ни пылинки. Открываю дверь на кухню. Море бочек, лес бутылок. А вот кухня: Нора, с ума сойти.
– Я и говорю, – простонал жалобный голос. – Возвращайся в библиотеку. Встань посредине комнаты. Видишь Гейнсборо, которого ты всегда так любил?
– Он тут.
– Нет его там. Видишь серебрянный флорентийский ящик для сигар?
– Вижу.
– Ничего ты не видишь. А красно-бурое кресло, на котором ты пил с папой бренди?
– На месте.
– Ах, если бы на месте, – послышался вздох.
– Тут – не тут, видишь – не видишь! Нора, да что ты в самом деле! Неужели не надоело!
– Ещё как, Чарли! Ты так и не почуял, что стряслось с Гринвудом?
Я стал озираться по сторонам, пытаясь обонянием уловить тайну дома.
– Чарли, – голос Норы доносился издалека, с порога замка. – четыре года назад, – послышался слабый стон. – Четыре года назад: Гринвуд сгорел дотла.
Я бросился к выходу.
– Что?! – вскричал я.
– Сгорел. Четыре года назад. До основания, – сказала она.
Я отошёл на три шага назад, посмотрел на стены, окна.
– Нора, но вот же он, целёхонький!
– Нет, Чарли, это не Гринвуд.
Я потрогал серые камни, красные кирпичи, зелёный плющ. Провёл рукой по испанской резьбе на входной двери.
– Не может быть, – сказал я в ужасе.
– Может, – отозвалась Нора, – Всё новое, сверху донизу. Новое, Чарли. Новое. Новёхонькое.
– И ДВЕРЬ?
– Да, прислали в прошлом году из Мадрида.
– И мощёные дорожки?
– Да, камень добыли близ Дублина два года назад. А окна привезли их Уотерфорда весной.
Я вошёл в дом.
– А паркет?
– Отделан во Франции, прислали прошлой осенью.
– Ну: ну, а гобелен?
– Соткан недалеко от Парижа, а в апреле повесили.
– Но он же как две капли: Нора!
– Чтобы сделать копии с мраморных медальонов, я ездила в Грецию. Хрустальную ветрину тоже заказала, в Реймсе.
– А как же библиотека?!
– Все книги до единой переплетены и оттиснуты золотом заново и расставлены на такие же книжные полки. Одна библиотека мне влетела в сто тысяч фунтов.
– Как две капли, Нора, – воскликнул я. – Боже, как две капли.
Мы стояли в библиотеке. Я ткнул пальцем в серебрянный сигарный ящик флорентийской работы.
– Ну уж его-то вы наверняка вытащили из огня!
– Нет, нет. Я же художник. Я запомнила, как он выглядел, сделала эскиз, отвезла во Флоренцию. В июле подделка была готова.