9 
— А как звали ваших бабушку и дедушку? Этот вопрос вызвал у литейщика раздражение.
— Я не помню этого, черт возьми! — ответил он. — А впрочем, деда моего звали Гудбранд.
— Возможно, ваша мать знает об этом?
— Возможно. Значит, мы с вами родственники?
— Пока я не могу этого сказать, мне нужно вернуться в прошлое.
— А стоит ли затевать все это? В глубине души Андре горячо желал, чтобы Эгиль не оказался его родственником.
— Стоит ли? — воскликнул он. — Если бы не стоило, я не стал бы предпринимать такое длительное путешествие.
Ответ понравился Эгилю. На его покрытом сажей лице появилась слащавая улыбка.
— Хорошо, спросим мать! Она наверняка знает об этом.
— Спасибо, я так и сделаю. Нет ли у вас братьев и сестер, которые больше знают о своей семье?
— Братьев и сестер? — фыркнул Эгиль. — Целых одиннадцать штук! Но им ничего об этом не известно. Нужно спросить мать!
Одиннадцать?.. И трое собственных детей.
И тут, посреди закопченной и грязной улицы Трондхейма, Андре понял, что Эгиль исключается: потомок Людей Льда не мог иметь одиннадцать детей. Но он решил все-таки поговорить с его матерью.
— Петра говорила что-нибудь о своем роде? О своих родителях или сверстниках?
Эгиль подозрительно взглянул на него. Ему не хотелось иметь соперников.
— Нет, Петра ничего об этом не говорила, — ответил он. — Мы с ней вообще ни о чем не разговаривали.
Андре мог себе это представить. Возможно, Петре и хотелось с ним поговорить, но этот тип был не из тех, кто склонен терять время на подобные пустяки.
Андре был воспитанным молодым человеком, но теперь ему очень хотелось дать этому человеку оплеуху.
Но так поступать не следовало.
Наконец он снова очутился в центре города. Этот несимпатичный Эгиль не мог быть представителем Людей Льда. Все дело было в самой Петре.
Кто мог знать о ней больше?
Ему казалось, что руки хватают воздух, пытаясь нащупать какую-то путеводную нить.
Кто знал Петру раньше?
Ее первый любовник?
Маловероятно, что он мог бы что-то рассказать.
С озабоченным видом Андре явился в контору, где был днем раньше. Дама за конторкой моментально узнала его.
— Ну, как дела? — спросила она.
— Пока никак, — признался он и рассказал ей, что он делал и что узнал.
— Тогда я не вижу иного выхода, кроме как обращения к церковным записям, — сказала она. Андре кивнул.
— Я и сам думал об этом.
— Контора окружного священника сегодня закрыта. Она откроется завтра в одиннадцать утра. Но я сама кое-что разузнала здесь, в канцелярии. Вы, надеюсь, не против?
— Разумеется, нет.
Взглянув на нее, он заметил, что что-то в ней переменилось со вчерашнего дня. Может быть, прическа? Или дело было в платье? Лорнета при ней не было.
— Что же вы обнаружили? — спросил он.
— Я поговорила с человеком, который знал Уле Кнудсена при жизни.
— Отца Петры? Превосходно!
— Несколько его родственников тоже могут вам рассказать о Петре.
В сознании Андре зазвучал предупредительный сигнал: несколько родственников, это уже никуда не годилось.
— Родственников по линии отца или матери Петры?
— По линии отца. Братья и сестры Уле Кнудсена уже умерли, насколько мне известно. Но живы их дети, двоюродные братья и сестры Петры.
Глубоко вздохнув, Андре сказал:
— Тогда нам следует исключить Уле Кнудсона, он не является моим родственником. Она изумленно подняла брови. Он тут же пояснил:
— В нашем роду не заводят много детей. Чаще всего имеют одного ребенка, изредка — двух. И один-единственный раз у одного было трое детей. Такое трудно себе представить!
— Странный у вас род, однако!
— Да, мы тоже так считаем. Но что есть, то есть.
— Значит, вы полагаете, господин Бринк, что если Петра и происходит из того же рода, что и вы, то по материнской линии?
— Именно так!
— Значит, нужно узнать имя жены Уле Кнудсона, — загоревшись возможностью предстоящего поиска, сказала она. — Оно должно быть записано в церковных книгах. Но около пятнадцати лет назад в доме, где располагалась контора приходского священника, произошел пожар. Часть бумаг сгорела. Не знаю, как обстоит дело с церковными книгами. Никто ничего не знает о жене Уле Кнудсона, потому что она умерла рано и была не из этих мест.
9 
