59 
Лила хихикнула:
— Вот поэтому я тебе и не нравлюсь.
— Ты мне нравишься. — Он говорил тихо и очень серьезно, чем моментально насторожил Лилу.
— Я тебе нравлюсь? С каких это пор?
— С того времени, как… Я не знаю.
— Зато я знаю. Я начала тебе нравиться в тот момент, когда сдернула с тебя плавки и оседлала тебя.
— Нет. То есть да, мне это понравилось.
Очень. — В глазах Адама загорелись огоньки вожделения. — Но я вдруг только что осознал, что еще ты мне очень близкий и дорогой человек.
— Почему?
— Может быть, потому, что ты терпеливо слушала, когда я рассказывал о несчастном случае.
Лила обвела пальцем его губы. — Я рада, что ты поделился этим со мной. Тебе было нужно рассказать кому-нибудь о том, что тебе пришлось пережить. Мне говорили, что ты отказался беседовать с психотерапевтом в больнице.
Адам пожал плечами:
— Я чувствовал себя идиотом.
— Ты слишком крутой, чтобы попросить о помощи, так? — Она спросила насмешливо, заставив Адама улыбнуться.
— Спасибо за то, что выслушала и не стала судить, Лила.
— Не за что.
Он протянул руку и накрутил на палец прядь ее волос:
— Мы обсуждали непростой вопрос, но мне кажется весьма сложным обсуждать философские вопросы, когда поперек моего живота улеглась необычайно сексуальная девчонка.
— А как теперь?
— Гм-м. — Он с откровенным любопытством и интересом посмотрел на нее.
— Но сейчас, когда я выложил тебе все свои секреты, нам пора поменяться местами. Расскажи мне, почему и как все это случилось.
С беззаботным видом Лила чмокнула его в мочку уха. Она сделала вид, что не поняла вопроса:
— Что почему и как?
— Почему ты до сих пор девственница…
— Как быстро ты обо всем забыл. Адам нахмурился:
— Почему ты до сих пор оставалась девственницей и как такое вообще возможно?
— Чисто технически такое возможно, потому что у меня ни разу не было настоящего романа и я ни разу не дошла до конца.
— Это ответ на вторую половину вопроса. А как насчет первой? Чтобы освежить твою память, напомню — почему?
— Мне никогда раньше этого не хотелось.
— Лила! — Голос Адама прозвучал с такой укоризной, словно он отец, пытающийся усовестить ребенка, явно говорящего не правду. — Я хочу знать правду.
— Это и есть самая настоящая правда. Ты же меня хорошо знаешь. Неужели ты можешь подумать, что я хранила девственность по какой-нибудь другой причине?
Кавано все равно ей не верил.
— Но это никак не укладывается у меня в голове. Ты всегда вела себя так уверенно, так раскованно. Мне трудно поверить, что человек, настолько свободно относящийся к сексу, никогда им не занимался.
— Я хожу на футбол и от души болею за любимую команду, но я никогда сама не играла. Такое объяснение годится?
— Это сравнение никуда не годится. Лила с отчаянием вздохнула:
— А ты что, предполагал, что мне следовало бы носить на лбу большую красную букву Д?
Его руки сомкнулись у нее на талии, и Адам крепко обнял ее. Щекоча ей шею, он сказал:
— Теперь уже слишком поздно.
— Правильно. Поэтому я не могу понять, почему ты придаешь этому такое большое значение.
— Меня это удивило. Нет, потрясло, вот это слово больше подойдет. И ты так и не ответила на мой вопрос.
— Никогда раньше у меня не возникало желания заняться любовью. Все просто. Но Адам покачал головой.
— Нет, все должно быть намного сложнее. — Он попытался заглянуть Лиле в глаза и понять, где же скрывается правда, но она постаралась избежать его взгляда. — Имеет ли это какое-то отношение к нашему с тобой разговору о том твоем чувстве несостоятельности, которое у тебя возникало?
— Разумеется, нет!
— Ага, значит, я угадал!
Лила рассерженно посмотрела на него:
— Ладно, даже если и так, что в этом такого?
— Ты красивая, веселая, чувственная, сексуальная женщина, вот что такое. Почему ты лишала себя того, что приносит такую радость и удовлетворение?
— Потому что если на свете существует способ испортить то, что обычно приносит людям радость и удовлетворение, я бы его обязательно нашла.
Голос Адама смягчился:
— Хочешь объяснить?
— Нет, но придется, потому что у меня создалось впечатление, что ты от меня не отстанешь, пока я этого не сделаю.
59 
