Глава 38.

Город.

Круг, рассеченный клинком реки. Каменные спины мостов. Древние опоры вошли в каменистое русло, и за многие годы успели покрыться толстым слоем извести. Вода разъела кладку, и скрепила ее же, стянула живым ковром водорослей.

Два берега.

И туман выползает на оба. Густой, снежный, он крадется по мощеным улицам, затягивает белизной широкие стекла витрин. Тонут в тумане зимние тополя, и древние сторожевые башни, сады, фонтаны… он оставляет снежные клочья на пиках оград, просачиваясь туда, куда давно нет хода людям.

На том берегу реки туман окрашен желтым. Он мешается с дымом заводских труб, подбирает грязную речную пену, и ноздреватый снег, запутавшийся в космах прошлогоднего рогоза. Туман гасит звуки, и грохот паровых моторов становится далеким, ненастоящим. И сам Нижний город, меняется. Вытягиваются муравейники домов, слипаются друг с другом, сродняются окнами и подоконниками, широкими лентами веревок, на которых повисает грязное белье. Щетинится дреколье пустырей, и серые когорты крыс идут в отступление.

Серый живой ковер.

Молчаливый.

И помойные коты спешат взобраться на низкие крыши прибрежных домов.

Крысы чуют гул подземной жилы.

Да и люди беспокоятся.

И старая шлюха, которая давным-давно выбирается на перекресток улиц, потому что больше некуда идти, одергивает грязные юбки. Она вдруг замирает, прислушиваясь к голосу города, и расправляет руки. Изрезанное безумным клиентом лицо озаряет улыбка.

Шлюха принимается танцевать.

Она переступает с ноги на ногу, встряхивая руками, и браслеты из речных ракушек шелестят. Сухой стук их вызывает у шлюхи бурную радость. Она начинает кружиться, все быстрее и быстрее, увлеченная музыкой, которая слышна лишь ей. И устав, споткнувшись, женщина падает на землю. Она лежит, судорожно дыша, не обращая ни малейшего внимания на крыс, которые бегут по ней.

Время остановилось.

Солнце, заплутав в тумане, зависло над шпилем старой ратуши. И служащая архива, почитавшая себя женщиной серьезной, остановилась на ступенях. Она всегда приходила первой, и сейчас, сверив время по далекому глухому бою городских часов, - с удовлетворением отметила: не опоздала.

А крысы…

…крыс она ненавидела профессиональной ненавистью музейного работника. И те, чувствуя воинственный настрой женщины, спешили обойти и ее, и старое здание.

Женщина же, вооруженная лишь зонтиком - пусть защищал он ее не от дождя, а от снега, да и не столько защищал, сколько придавал уверенности в себе, - взирала на крыс свысока.

…королевский дворец туман обошел стороной. И крысы не посмели переступить черту, они подползали к ограде на брюхе, корчась, скребли мерзлую землю коготками и застывали.

Граница.

И часовые в высоких медвежьих шапках. Данью традиции - двуглавые топорики на левом плече. И снег лежит на косматых коротких плащах. Часовые глядят в белый сумрак.

Улыбаются.

Старая королева, проведя бессонную ночь перед камином, в котором, впрочем, не зажигали огня, поднялась. Она вставала тяжело, опираясь на руку верной статс-дамы, не замечая ни того, что рука эта дрожала, а сама леди пребывала в непривычном волнении.

- Полагаете, сегодня? - она посмела нарушить размышления королевы и, поймав в зеркале раздраженный взгляд, сама себе ответила. - Конечно… хотелось бы надеяться на лучшее.

- Ты могла уйти.

Статс-дама фыркнула и, вытащив из волос десяток шпилек, тряхнула головой. Прическа, некогда изысканная, рассыпалась, и светлые пряди ложились на покатые плечи, прикрывая и их, и полноватую шею, украшенную родимым пятном.

- Когда это я от тебя бегала?

- Давно, - королева позволила себе улыбку. - Так давно, что я уже и не припомню… но признай, ты не умела играть в салочки. Я всегда тебя ловила.

- Конечно, ловила. Я ведь поддавалась. На том карьеру и сделала.

Тихий смех королевы был ей наградой.

- Тебе и вправду не стоило оставаться…

- Как и тебе.

- Упрямая старуха.

- От старухи и слышу, - статс-дама окинула госпожу придирчивым взглядом. - И в этом платье выглядишь просто-напросто отвратительно. Я давно говорила, что траур тебе не идет.

- Что-то ты сегодня осмелела.

- Так ведь к смерти готовимся, - она сняла несвежие перчатки и потянулась. - Жила предвечная… а я-то надеялась, что умру в собственной постели, окруженная внуками, правнуками…

  222