очень нудно 
113 
Горелая башня возвышалась над нами.
— Я уведу охотников.
— Останься.
В башне хватит места для двоих… троих…
Янгар покачал головой.
— Или уедем? — я вцепилась в его руку, в собственную безумную надежду остановить войну. — Просто уедем и…
Куда?
К морю? Или за край его, тот, где раскинулись пески Великой пустыни?
Или дальше, в предгорья? В благословенную страну Кхемет?
Я видела отражение собственных мыслей в глазах Янгара. И еще башню, очистившуюся от копоти. Черные кольца Великого Полоза. Дом, который сгорел много лет тому. Видела незнакомых людей… и собственного отца, за спиной которого скрываются тени.
— Прости, маленькая медведица, — Янгар прижался лбом к моему лбу. И ладонь его лежала на затылке. — Я не могу отступить сейчас. Или твой отец. Или я. Вдвоем нам не жить. Не плачь.
— Не буду.
— И пообещай, что дождешься.
— Я уже обещала.
— Еще раз пообещай. А лучше два, — теперь он говорил мягко, и отпускать меня не собирался. А я прижималась к его груди, вдыхала его запах и снова отогревалась его теплом.
— Обещаю.
— И что не будешь уходить отсюда, пообещай.
— Не буду.
— А если кто-то появится, обернешься медведем.
— Ладно.
Я готова обещать что угодно, лишь бы он остался еще ненадолго.
— Маленькая медведица… — его губы ласкают шею. — Моя медведица… Аану…
Черный Янгар ушел на рассвете. Я не стала спрашивать, забрал ли он с собой Печать.
Вилхо был недоволен.
Его недовольство прорывалась в трясущихся подбородках, в голосе, который сделался визгливым, в причитаниях и стонах, выводивших Пиркко из равновесия. Порой, когда ее супруг все же засыпал, она садилась рядом — ему нравилось, что Пиркко заботится о спокойствии его сна — и брала в руку подушку. На лице ее появлялась мечтательная улыбка, взгляд делался туманным, а мысли рассеянными. Она представляла, как берет подушку и кладет ее на круглое, расплывшееся от жира лицо Вилхо. И давит…
Порой Пиркко, отослав рабов прочь, подносила подушку к этому лицу. Лишенное краски, оно было отвратительно: желтоватая, какая-то осклизлая кожа с крупными порами, узкие губы, нос, почти исчезнувший меж пухлых щек, и подушки век, меж которыми скрывались мутные глаза.
Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.
Почти касалась широкого носа с вывернутыми ноздрями.
Почти прижимала атлас к губам.
И отступала.
Еще не время.
И надо набраться терпения, вот только иссякает оно.
Наступит утро, и Вилхо, очнувшись ото сна, примется изводить ее нытьем. Вода в ванной ему будет горяча, масла — чересчур ароматны, рабы — ленивы, сама Пиркко…
…по ее совету он отпустил Янгара.
И что теперь?
Ничего.
Талли потерял след. И десятки охотников, слетевшихся по зову Ерхо Ину, не сумели отыскать Белую башню.
Полозу вновь удалось выскользнуть.
И дав выход злости, Пиркко швырнула подушку через всю комнату.
— Что? — встрепенулся кёниг, подслеповато щурясь.
В его спальне отныне всегда горело с дюжину свечей: Вилхо начал бояться темноты. Мерещились ему тени.
— Ничего, дорогой, — она нежно коснулась потного лица, — показалось, что мышь пробежала. Я боюсь мышей.
Он закряхтел, переваливаясь на другой бок и, почесав вялый, расплывшийся по постели живот, сказал:
— Пить хочется…
— Сейчас, дорогой.
Она подала вина. И держала чашу, пока Вилхо пил. С трудом оторвав голову от подушки, он глотал жадно, давился, фыркал и брызги вина падали на подушки.
— Спи, дорогой…
— Жарко, — он не собирался засыпать, но, видимо, вознамерился до рассвета изводить Пиркко своим нытьем. — Нам дышать нечем…
Взяв в руки веер, Пиркко попросила:
— Потерпи. Тебе нельзя мерзнуть.
Он выпятил губу, но ничего не сказал.
— Янгар не усидит на месте, — она знала, что Вилхо желает слышать. — Он захочет отомстить.
— Нам?
Естественно. Но кёнига не стоит пугать, и Пиркко, улыбнувшись, покачала головой.
— Моему отцу. Янгхаар Каапо вернется в Олений город. Он придет сам и… надо лишь подождать. Немного…
— Мы устали ждать.
Капризный, словно дитя.
Слабый.
— У моего отца есть… должник, способный пройти по запретным дорогам.
Вилхо кряхтит.
И хмурится. Нога его мелко дергается, стаскивая одеяло.
— Отец уже выступил. И от него Белая башня не скроется…
113 
