очень нудно 
60 
Пояс натирал поясницу, она прела, и шерсть кусалась.
К вечеру, небось, пойдет по бледной коже сыпь.
Лекаря надо гнать взашей… и нового найти.
А лучше нескольких. Вилхо нравилось слушать, как они спорят.
— Мудрейшего кёнига прошу вас о милосердии, — этот голос выдернул Вилхо из раздумий. Был он звонок, словно песня жаворонка. — Не за себя прошу, но за отца…
У подножия трона, на коленях, вытянув белые руки, полные алмазов, стояла девушка.
— Я кладу к подножию вашего трона окаменевшие мои слезы…
…камни сыпались сквозь пальцы. Но не на них смотрел Вилхо, но на деву.
Во дворце было множество женщин, желавших снискать милость кёнига. И в прежние времена Вилхо бездумно тратил себя на них. Кто бы объяснил ему тогдашнему, жадному до жизни, что с мужским семенем уходит из тела живительная сила.
Много лет уже, как берег себя Вилхо. И постель его пустовала тридцать ночей из тридцати одной. Да и в ту, дозволенную лекарем для естественной разрядки, Вилхо старался проявлять сдержанность.
Но сейчас, глядя в синие, яркие, словно сапфиры, глаза, он готов был забыть обо всем.
— Встань, — сказал он. — Подойди.
И девушка поднялась с колен.
На ней было простое белое платье, которое лишь оттеняло удивительную красоту ее. Чем ближе подходила девушка — а поднималась она по ступеням медленно, позволяя Вилхо разглядеть себя — тем быстрее стучало сердце его.
— Мы желаем знать, кто ты.
— Пиркко Ину, — ответила она шепотом, который слышал лишь кёниг. — Несчастная дочь, чье сердце разрывает отцовское горе. Сестра, чья судьба — оплакивать гибель братьев.
Сама она опустилась на колени у ног Вилхо. И глянув в глаза, добавила:
— Твоя раба, если того пожелаешь…
— Чего же ты хочешь?
— Отзови Янгара.
— Разве не по праву он мстит?
Опустились ресницы. И полыхнули щеки румянцем.
— Я женщина, — тихо сказала Пиркко-птичка. — Разве понимаю я что-то в мужских делах? Мне ли думать о праве, когда вот-вот лишусь я и отца, и братьев, и всех родных, которых имею. А сама стану наложницей человека, измаравшего руки в их крови.
Наложницей?
Вскипела кровь Вилхо.
Вот, значит, что пожелал взять себе Янгар.
— Что ж, нас тронули твои слезы, — Вилхо постарался говорить ласково. — Передай своему отцу, чтобы явился он к нам. Оба они, и Ерхо, и Янгар, должны предстать перед нами до первого дня зимы. И оба, поклонившись друг другу, поклясться в мире и дружбе.
Тень легла на круглое лицо Пиркко.
Легла и исчезла.
— Благодарю, мой кёниг, — сказала она и, протянув руку, коснулась словно невзначай ладони. — И прошу простить меня за дерзость. Много я слышала от отца о твоем величии, однако слова оказались не способны передать истину.
— Какую же?
— Нет на Севере мужчины, способного сравниться с тобой, — Пиркко-птичка зарделась. — И я… буду хранить твой образ в собственном сердце.
Она прижала ладони к груди.
И пятна золотой краски остались на белом одеянии.
Глава 21. Люди и звери
Зверь, попавший в капкан, — законная добыча.
Беспомощная.
И легкая.
Но все равно опасная, если подойти ближе. Тем более, когда речь идет о медведе.
Почему Янгхаар не ударил? Хотел ведь. Руку занес. И смерть подарил бы быструю, милосердную. Медведица, предвидя ее, распласталась на листьях.
У нее были зеленые глаза.
Яркие, как камень, который даже осенью ловил солнце, ненадолго возвращая Янгара в лето. И в них Янгар увидел тоску и страх.
Звери на арене не боялись. Измучены были. Разъярены.
А эта…
Слеза вдруг выкатилась и повисла на длинной реснице, вот-вот скользнет по морде…
…по побледневшей от боли щеке. И губы дрожат, сдерживая крик. Чужая боль впервые не кажется далекой. И Янгар, наклоняясь, подбирает слезы губами. Они горьки, как соль, что остается на старых сваях, размечая высоту прилива.
Память отступила, только оставила эту полузабытую горечь.
И в груди знакомо заныло.
А маленькая медведица с шерстью рыжей, как опавшая листва, и человеческими глазами лежала. Ждала приговора. И Янгхаар Каапо, который никогда прежде с ударом не медлил, опустил руку.
— Спокойно, девочка, — сказал Янгар и положил копье на листья.
А медведица зарычала, но не грозно, жалобно скорее.
Она позволила себе помочь.
60 
