7 
О построении пехоты.
Фуражирах.
Об организации лагеря… шатрах, навесах, патрулях… разновидностях лука. Усовершенствовании конструкции баллисты. Обо всем, что приходило в голову.
Разве интересно Изольде читать такое?
Но Кайя не знал, о чем еще рассказать. Точно не о грязи, которая хлюпает под ногами. И не о пленке льда, что проявляется после полуночи, сковывая живое и неживое панцирем холода. А к утру исчезает. Не о вездесущих крысах, одна из которых обжилась в его шатре и, отличаясь особой наглостью, крала его еду. Не о канавах для мертвецов — их было немного.
Мюррей пробовал силы, накатывал и отступал, медля с основным ударом. Складывалось ощущение, что он решил испытать нервы Кайя на прочность. И город, ощетинившийся было стрелами, вдруг подрастерял былую наглость. Первый штурм унес десятерых. Еще трое скончались от ран.
С тех пор число убитых выросло до полусотни.
Пятерых забрала лихорадка. Четверо отравились. Один утонул в выгребной яме, поскользнувшись на краю. Дюжину унесли пьяные драки.
Еще дюжина растворилась в окрестных лесах, справедливо решив, что жизнь войны дороже.
Троих пришлось повесить. Семерых — выпороть.
Два рыцаря стали жертвами собственной чести, не пережив дуэли. Еще один сверзился с коня и свернул шею. Правда, поскольку при жизни отличался крайне паскудным нравом, то о потере Кайя не сожалел.
Но ведь жене об этом не напишешь!
«…Также, если говорить об угрозе, то я согласен с Сержантом: нельзя убирать охрану. То, что покушений больше не было, безусловно, меня радует, однако не является поводом терять бдительность. До тех пор пока убийца не найден — а рано или поздно он себя обнаружит, — рядом с тобой каждую секунду должен находиться кто-то, кому я в достаточной мере доверяю.
Прости, сердце мое, если тебя это утомляет.
Что же касается ферм, то будь добра, передай как можно более полную информацию о том, что тебе удалось обнаружить, Магнусу. Я попрошу его держать тебя в курсе этого дела, хотя ты совершенно права: он полагает его чересчур грязным и опасным. Если все действительно так, как ты описала — а с „Золотым берегом“ ты не ошиблась, и значит, скорее всего, права и в данном случае, — то ситуация крайне серьезна. Организовать подобное предприятие в одиночку невозможно, следовательно, будут затронуты интересы некой группы людей…»
Письма переправляют подопечные Магнуса. Им можно доверять, но насколько безопасен сам путь? Гонцов пока перехватить не пытались.
Из страха?
Или просто не думали, что в письмах этих может быть что-то серьезное? Изольде хватит ума не распространяться о своих изысканиях.
«…Сердце мое, я не пытаюсь умалить твои достижения, но лишь хочу защитить тебя. Если кому-то станет известна твоя роль в данном деле или хотя бы факт участия в нем, то я не берусь предсказать последствия. Ненависть людей, потерявших многое, — а я предвижу, что дело будет громким, — беспредельна. Поэтому прошу тебя: осторожнее.
В пределах замка и города ты — полновластная хозяйка. И сенешаль обязан выдать тебе все бумаги, которые ты только пожелаешь видеть. Констебль — исполнить любой самый безумный твой приказ. Но все, что касается дел протектората, должно проходить через Магнуса или Урфина.
Похоже, я действительно слишком многое спускал на доверии, чего больше не будет. Спасибо, что ты помогаешь мне и, надеюсь, будешь помогать впредь, поскольку самому мне легче воевать с людьми, чем с цифрами. Однако воздержись пока предпринимать что-либо. Я вернусь и сам спрошу, как вышло так, что люди, принесшие присягу моей семье, ее же обворовывали. Нужны будут лишь явные и однозначные свидетельства вины, которые исчезнут, если ты начнешь задавать вопросы сама.
Меня печалит то, что ты, похоже, слишком много времени уделяешь вещам утомительным и неприятным. Магнус писал мне о казни. Он был категорически против твоего на ней присутствия, но ты переупрямила дядю, что редко кому удавалось. Мне жаль, что тебе все-таки пришлось увидеть нечто подобное, и если увиденное все-таки сказалось на тебе, если появится дурнота, или плохие сны, или еще что-либо, пожалуйста, не молчи.
Я хотел бы быть рядом с тобой. Тогда, сейчас и каждую минуту.
Ты пишешь, что ревнуешь. И я понимаю это чувство, которое прежде было незнакомо. Иногда я начинаю думать о замке, о людях, тебя окружающих, о том, сколь много среди них мужчин. Что ты красива. И одинока. И несмотря на то, что считаешь себя взрослой, наивна. А нравы в замке — скрепя сердце вынужден признать и это — весьма вольные.
7 
