12 
Он смотрит на меня так, что мне на миг кажется, будто я уже видела это выражение на его лице. Но я знаю, что это невозможно, потому что я ни за что не забыла бы такого изумительного создания.
— Ешь! — рычит он.
— Не хочу! — рычу я в ответ.
Я устала от его попыток заставить меня поесть. Я тянусь к нему. Я сильная. Мое тело уверенно. Но этот чудесный зверь сильнее меня. Я наслаждаюсь его силой, когда он поднимает меня, чтобы посадить на свои бедра, или прижимается и входит в меня сзади и глубоко проникает в мое тело. Я хочу ощутить его сейчас. Он не знает усталости. Иногда я засыпаю, но я никогда не видела, чтобы он спал. Я постоянно требую, и он всегда способен удовлетворить меня. Он неутомим.
— Я хочу еще. Ты. Иди сюда. Сейчас. — Я снова повожу задом. Вверх.
Он смотрит.
Ругается.
— Нет, Мак, — говорит он.
Я не знаю, что значит «Мак». Но я знаю, что значит «нет». И мне это не нравится.
Я надуваю губы. Но они быстро складываются в улыбку. Я знаю секрет. При всей силе этого зверя его самоконтроль слабеет, когда дело касается меня. Я выучила это за то время, что мы провели вместе. Я облизываю губы, смотрю на него, и он издает дикий, злобный горловой звук, от которого моя кровь становится горячей, горячей, горячей, потому что я знаю: этот звук означает, что он готов дать мне то, чего я хочу.
Он не может мне сопротивляться. Это его тревожит. Странный зверь.
Похоть есть, говорю я ему снова, снова и снова. Я пытаюсь заставить его понять.
— В жизни есть не только похоть, Мак, — грубо отвечает он снова, снова и снова.
И опять это слово, «Мак». Я многого не понимаю. И устала говорить. Я отвлекаю его.
И он дает мне то, чего я хочу. А потом заставляет меня есть — скучно. Я смешу его. С полным животом я становлюсь сонной. Я сплетаюсь с его телом. Но когда я это делаю, похоть снова охватывает меня, и я не могу спать. Я перекатываюсь по нему, сажусь верхом на его бедра, вожу грудью по его лицу. Его глаза загораются, и я улыбаюсь. Одним грациозным движением он подминает меня под себя, прижимает мои руки к постели над моей головой и смотрит мне в глаза. Я вскидываю бедра. Он твердый и готовый. Он всегда твердый и готовый.
— Лежи тихо, Мак. Черт побери, можешь ты просто полежать?
— Но ты же не во мне, — жалуюсь я.
— И не собирался.
— Почему нет? Ты хочешь меня.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Позже отдохну.
Он закрывает глаза. На его скулах ходят желваки. Он открывает глаза. Они мерцают, как полярная ночь.
— Я пытаюсь помочь тебе.
Я прижимаюсь к нему.
— А я пытаюсь помочь тебе помочь мне, — терпеливо объясняю я.
Иногда мой зверь глупый.
Он рычит и вжимается лицом в мою шею. Но он не целует и не кусает меня. Я ворчу от неудовольствия.
Когда он снова поднимает голову, на его лице бесстрастная маска, которая не обещает мне того, чего я хочу. Он все еще удерживает мои руки.
Я бодаю его головой.
Он смеется, и на миг мне кажется, что я победила, но потом он перестает смеяться и говорит: «Спи», странным голосом, в котором звучит эхо многих голосов. Мою голову сдавливает. Я знаю, что это. Мой зверь умеет творить магию.
Во мне тоже есть магия, в местечке у меня в голове. И я толкаю его этим, сильно, потому что у него есть то, чего я хочу, а он мне этого не дает. Я злюсь, когда он сопротивляется, и я толкаюсь в него, пытаюсь заставить его сделать то, что я от него хочу. В магии моего зверя я ищу слабые места, чтобы использовать против него, как он пытается использовать мои слабости против меня. А потом он поддается, и внезапно я уже не зажата между приятным прикосновением шелка сзади и ощущением мужского тела спереди, я…
Я стою в пустыне. Я в теле моего любовника, я смотрю его глазами. Я мощна, я могущественна, я сильна. Мы дышим жарким душным ночным воздухом. Мы одиноки, очень одиноки. Обжигающий ветер несется над пустыней, поднимает яростную песчаную бурю, ослепляет нас, и мы не видим дальше нескольких шагов. В наше незащищенное лицо, в наши глаза впиваются тысячи острых, как иглы, мелких песчинок. Но мы не пытаемся защититься. Мы принимаем боль. Мы, не сопротивляясь, отдаемся ей. Мы дышим песком. Песчинки жгут наши легкие.
Другие уступали нам путь, и все же мы были одиноки. Что мы сделали? Во что превратились? Добрались ли они до нее? Знает ли она? Осудит ли она нас? Отвернется ли?
12 
