очень нудно 
41 
Все еще в полусне Рейф положил руку ей на бедро, под рубашку, и медленно двигал ее вверх. Боже, какая гладенькая и нежная кожа! Рука скользнула вокруг талии к животу, покрепче прижав его. Энни тихо пробормотала что-то во сне и поерзала, устраиваясь поудобнее и прижимаясь к его телу.
Брюки мешали ему. Рейф расстегнул их и спустил вниз вместе с бельем, издав глубокий вздох облегчения от восхитительного чувства свободы. Снова прижался к ней бедрами и содрогнулся от наслаждения, ощутив соприкосновение с ее обнаженным телом. Никогда раньше он не желал женщину так, что не мог думать ни о чем другом, что малейшее прикосновение к ней заставляло напрягаться его мужскую плоть. Сладкая Энни. Ей следовало дать ему умереть, но она не сделала этого. В ней не было ни капли злобы – только этот особый, волшебный жар, который она отказывалась разделить с ним. Девушка все еще побаивалась его: она не знала, какое наслаждение он мог бы доставить ей, а Рейф мог бы, уже зная чувственные возможности ее тела гораздо лучше ее самой. Он представил себе, как у нее там тесно и тепло внутри, как ее лоно будет сжиматься и трепетать вокруг него в момент наивысшего наслаждения, и едва удержался от громкого стона.
Рейф весь покрылся потом, сердце его колотилось. Все возрастающее напряжение становилось болезненным.
– Энни... – Голос его был низким и напряженным. Он провел рукой по ее животу и сжал округлое бедро. – Повернись, любимая.
Ее глаза приоткрылись, она пробормотала что-то во сне и повернулась в кольце его рук, подчиняясь нажиму его ладоней. Рейф протянул руку вниз и поднял ее правое бедро на свою ногу, открыв нишу между ее бедрами и приблизив ее к себе. Он смело прижался к мягким складкам, открытым ему, и нашел ее рот своими губами.
Наслаждение было всеобъемлющим. Энни почти утонула в нем, ее затуманенный сном рассудок ускользал от нее. Рейф трогал ее между ног чем-то мощным, горячим и гладким и целовал с такой силой, что она едва могла дышать. Сорочка соскользнула с плеча, и ладонь его оказалась на ее груди, стала гладить и сжимать ее, а огрубевший большой палец терся о нежный сосок, наливая его огнем. Не открывая глаз, Энни вцепилась в его плечи, пальцы ее впились в гладкие сильные мышцы. Рейф сделал движение бедрами вперед, и Энни ощутила трепет его горячей плоти. Это его член, смутно подумала она – ее сознание все еще было затуманено и сном, и удовольствием, – но почему-то слишком большой. Энни не ожидала, что он такой большой. Рейф поднял ее ногу повыше, и неожиданно давление стало более сильным. Она инстинктивно попыталась отодвинуться назад, но твердая Рука удержала ее, и он громко простонал:
– Энни!
Ее мягкая плоть уступала этому настойчивому давлению, что когда боль стала по-настоящему сильной, глаза ее широко раскрылись. Она забилась, вырываясь, изгибаясь, с ужасом осознав, что в действительности происходит. Рейф пытался поимать ее бьющиеся ноги, и Энни рывком слетела с грубой постели, приземлившись на четвереньки рядом с ней. Рубашка спустилась с одного плеча, обнажив грудь, а подол сорочки вернулся вокруг талии. Она лихорадочно дергала сорочку, пытаясь прикрыть бедра и грудь, и не смела оторвать от него взгляда. Рыдания сотрясали ее тело.
– Будь все проклято! – Рейф перекатился на спину со сдавленным проклятием и стиснул кулаки, пытаясь совладать с собой и с почти невыносимым желанием вернуть ее обратно в свои объятия. Его возбужденная плоть обнажалась, требуя удовлетворения. А Энни, стоя на четвереньках на шершавых досках пола, с упавшими на лицо волосами, содрогаясь всем телом от рыданий, хотя глаза ее оставались сухими, смотрела на него с неприкрытым ужасом и смятением.
Осторожно натянув брюки, Рейф встал. Энни всхлипнула и отползла от него подальше. Снова выругавшись, почти беззвучно выталкивая проклятия сквозь стиснутые зубы, он нагнулся и схватил ремень с револьвером и ружье. Невыносимо было смотреть на ее скорчившуюся, дрожащую фигуру.
– Оденься, – рявкнул он и вихрем вырвался наружу.
Холодный воздух мириадами игл впился в его разгоряченное тело. Рейф был без рубашки и ботинок, от его груди шел пар. Он был рад холоду, нуждался в нем, чтобы погасить лихорадочный жар, сжигавший его заживо, гораздо более мучительный, чем лихорадка от ран.
Рейф стоял в темноте прислонившись к дереву, холодная грубая кора царапала ему спину. Боже правый, неужели он едва не изнасиловал ее? Он проснулся уже возбужденным, а она лежала такая мягкая и почти обнаженная в его объятиях, и у него не осталось никаких других мыслей, кроме желания овладеть ею. Сначала она отвечала ему, он был убежден в этом: он чувствовал, как ее руки обнимают его, чувствовал ответное движение ее бедер, но что-то ее напугало, и ее охватила паника. В какое-то безрассудное мгновение ему было наплевать, боится она или нет, наплевать, что она сопротивляется, – он уже почти вошел в нее, и теперь им руководил слепой инстинкт. Он никогда в жизни не брал женщину силой, но с Энни он был чертовски к этому близок.
41 
