156 
– Она сама выбрала свой путь, – сказала Акку, и морозный румянец вспыхнул на ее щеках. – И без принуждения попробовала кровь на вкус. Она убила брата. И пожелала смерти отцу. Она…
Погубила многих.
И радовалась, пила чужие жизни.
Я знаю.
– Она и твою жизнь забрала.
Да, верно.
– Лишила шанса стать человеком. – Голос Акку – голос ветра, который спускается с гор, чтобы оседлать темное зимнее море. И оно, чувствуя близость наездника, спешит подняться на дыбы. Бьет водяными копытами об скалы. – Она ведь заслужила кару?
Не мне решать.
– Что ж… – Акку склонила голову и, сунув руку в корзину, вытащила сердце. – Я отнесу его Кузнецу, пусть попробует перековать.
Она смотрела на сердце, которое все еще билось.
– Знаешь, души тоже способны испытывать боль. И пламя небесного горна их обжигает, а удары молота ранят. Они кричат так громко, что Таваалинен Сёппо давным-давно оглох. Он сам сунул раскаленный прут в уши, чтобы не слышать их голосов.
Сердце замерло.
– И время там идет иначе… Я ответила на твой вопрос?
Хозяйка бурь бросила взгляд на меня, а я сумела его выдержать.
– Да.
– Но и тебе будет очень больно, девочка. Это справедливо. Боль за боль. Душа за душу. Хорошая вира.
И она толкнула меня, земля же расступилась.
Я падала.
Долго.
Целую вечность, а может, и две…
Я раскрывала руки, силясь бездну обнять, и та проскальзывала сквозь пальцы. А холодный ветер, догнав меня, мурлыкал колыбельную. Наверное, я все-таки уснула, поэтому и пропустила миг, когда падение прекратилось.
И у бездонных пропастей бывает дно.
Я ударилась об него.
Больно.
Невыносимо. До того, что я вдохнуть не способна. Словно кожу сняли, а тело кричало, вот только я не в силах была разомкнуть губ.
– Аану… – Голос доносился из-за завесы боли, и я пыталась отозваться, но…
Почему так холодно? И сердце стучит быстро, еще немного – и надорвется.
– Дышит, – сказал кто-то очень близкий и за руку взял. Его прикосновение вызвало новую волну боли, светло-зеленой, с седою пенною гривой цвета зимнего моря. – Аану, ты слышишь?
Еще да.
Пока да. Пытаюсь ответить, но стоит раскрыть губы, как судорожный кашель обрывает мое дыхание. И что-то горькое, терпкое льется изо рта. Меня подхватывают, поворачивают голову, не позволяя захлебнуться.
Но снова больно.
– Я тебя не отпущу.
Мой муж злится. У него голос меняется, становится глуше и тише.
– Осторожно, ее спина. – Это Олли.
Они оба живы, разве это само по себе не чудо?
– Держи ей голову. Аану, пожалуйста, послушай. Ты должна это выпить.
Он раздвигает губы и всовывает между зубов острие ножа, солоноватое и грязное наверняка. Его прикосновение вызывает новый приступ рвоты, и лезвие исчезает.
– Аану, умоляю, потерпи. Всего глоток…
Снова пальцы. И лезвие. И мне разжимают зубы, чтобы влить густое горькое варево. Я пытаюсь откашляться, выплюнуть, но жесткие пальцы Янгара закрывают рот.
– Глотай, Аану.
Он запрокидывает мне голову, и поневоле приходится сделать глоток.
– Вот так, и еще давай… ну же, Аану…
Я пила, давилась, но пила, позволяя едкому вареву растекаться по моим внутренностям. Оно было подобно смоле, и я чувствовала, как плавлюсь.
Жарко было.
Когда жар стал нестерпимым, я позволила себе спрятаться в беспамятстве.
Глава 52
Корона Севера
Крылья сумерек стучали по чешуе, бессильные ее пробить. И тяжелое новое тело с легкостью выдерживало вес их. Раскрылись кольца и сомкнулись, пленяя хрупкое чужое тело.
Он сжимал кольца медленно, почти наслаждаясь болью существа, посмевшего коснуться его медведицы. Беззвучно ломались крылья, и рвалась, полосовала когтями чешую сумеречница. Темная кровь ее лилась из груди, в которой зияла дыра.
Перестав быть живой, она не умерла. И вертелась, выскальзывала из змеиных объятий, впивалась в плоть, но слабела. Сильнее сжимались кольца Великого Полоза, давили, крушили, стирали в пыль.
И стерли.
Но сквозь туман ярости он вдруг услышал, как рвется нить жизни.
Две нити.
И закричал, пытаясь остановить. Распались кольца змеиного тела. И уже он, Янгхаар Каапо, упал на песок, с пеплом смешанный.
156 
