Глава 1

Меня зовут Блэр Мэллори, я собираюсь замуж, а мойры решительно против… Терпеть не могу мойр, а вы? Хотя понятия не имею, кто они такие, эти гадины.

Я устроилась за обеденным столом, обложившись целым ворохом расписаний – моим, Уайатта, маминым и папиным, моих сестриц, мамы Уайатта, его сестры, детей и мужа, – смотрела то в расписания, то в календарь, отыскивая общий для всех свободный день, и конца-края этому занятию не предвиделось. Все были страшно заняты, просвет намечался только сразу после Рождества, а устраивать свадьбу в такой день я решительно не желала. Если мы поженимся на Рождество, все наши годовщины будут безнадежно испорчены. Уайатту просто не хватит фантазии придумать мне удачные подарки на два праздника подряд. Нет уж. Вредить себе я не стану.

– Ты пыхтишь и бурчишь, – заметил Уайатт, оторвавшись от чтения отчета.

На самом деле я только предположила, что он занят отчетом, ведь Уайатт – лейтенант местной полиции, а спросить не удосужилась. Лучше дождусь, когда он выйдет из комнаты, и сама прочитаю или хотя бы поищу знакомые фамилии. Вы изумились бы, узнав, что вытворяют люди, казалось бы, совершенно неспособные на дикие выходки. У меня самой глаза открылись только после того, как я начала встречаться с Уайаттом, ну и заодно почитывать его полицейские бумаги. Правда, если вдуматься, порядок событий был обратным, то есть сначала я сунула нос в отчеты, а уж потом случилось все остальное. В близком знакомстве с копами, определенно есть свои преимущества. От дефицита сплетен я не страдаю.

– И ты бы на моем месте пыхтел и бурчал, если бы сейчас не читал себе, а корпел над кучей расписаний.

– Я работаю, – возразил он – значит, у него и вправду какой-то отчет. Будем надеяться, что это занимательное чтиво Уайатт оставит без присмотра, когда выйдет в туалет или еще куда-нибудь. – Между прочим, тебе не пришлось бы возиться с расписаниями, если бы мы поступили, как я предлагал.

Помню я, что он предлагал: обвенчаться в Гетлинберге, в какой-нибудь обшарпанной свадебной часовне и, самое главное, взять с собой поменьше барахла. С часовней я еще могла бы примириться, но на торжественное событие однажды уже собиралась и твердо усвоила урок: как ни старайся, что-нибудь да забудешь. Не хочу в день своей свадьбы носиться как угорелая в поисках замены забытой вещи.

– Мы могли бы вообще обойтись без церковной церемонии, – добавил Уайатт.

Никакого понятия о романтике! Но тем лучше, потому что моей романтичности с лихвой хватит на двоих, а слащавость действует мне на нервы. С другой стороны, я твердо знаю, как полагается справлять свадьбы, и в доказательство хочу предъявить нашим детям фотографии.

Вот еще одна причина моей нервозности. Свой тридцать первый день рождения я уже отметила, а значит, еще на шаг приблизилась к амниоцентезу.^[1] Сколько бы детей у нас ни было, я хочу родить их прежде, чем достигну возраста, услышав о котором, любая акушерка, не лишенная инстинкта самосохранения и нормального страха перед судебным преследованием, назначит амнио. Не хватало еще, чтобы меня тыкали длинными иглами в пупок. А если ребенку выколют глаз или повредят еще что-нибудь? Или пронзят меня иглой насквозь и воткнут ее в позвоночник? Помните, в «Питере Пэне» крокодил проглотил часы и они выдавали его приближение громким тиканьем? Так и мои биологические часы – тикают громче крокодильих. А может, там был аллигатор, а не крокодил. Не важно. Мои часы вместо «тик-так» говорят «ам-нио» (целиком слово не укладывается в ритм) и уже снятся мне в кошмарах.

В общем, мне надо побыстрее выйти замуж и перестать принимать оральные контрацептивы.

Уайатт уткнулся в свой дурацкий отчет, а я маялась с календарем и уже была готова завизжать от злости. Хоть бы попытался взбодрить меня, рассказать, что там, в отчете, чтобы я наконец решила, стоит его читать подробно или нет, – куда там, разве от Уайатта дождешься. Когда дело доходит до его работы в полиции, он превращается в жадюгу и даже со мной не желает делиться.

– Мне уже кажется, что никакой свадьбы не будет – мы так и не выберем время, – мрачно подытожила я, швырнув на стол ручку.

Вольготно развалившись на своем месте, Уайатт даже не шевельнулся, лишь удостоил меня ехидным взглядом.

– Если тебе трудно, предоставь это мне, – предложил он.

Судя по резким ноткам, Уайатт быстро терял терпение, ему надоели нескончаемые отсрочки и помехи. Он хотел жениться на мне, ему было неловко ночевать у меня дома, он вообще не понимал, зачем мне жить где-нибудь, кроме как с ним, и ради меня был готов примириться со всей «девчачьей чепухой», как он называл свадебную суету, чтобы поскорее перейти к важным мужским делам.

  1