очень нудно 
30 
– А разве я просила о продлении? – возмутилась я и высвободилась из его объятий – увы, слишком резко, так что рывок отдался в голову.
– Ты вечно жалуешься на то, что тебе не хватает времени.
– Но ничего не прошу! Эта свадьба состоится даже ценой моей жизни.
Вот теперь пусть тревожится и опасается самого худшего. Видите, как это делается? Зачем отказываться от такого преимущества из-за сотрясения и пары царапин? И даже если повод для опасений скоро исчезнет, при каждом удобном случае я буду напоминать о нем.
Я ткнула пальцем в грудь Уайатта:
– Единственная причина, по которой наша свадьба может не состояться через четыре недели…
– Через три недели и шесть дней.
Я ответила ему свирепым взглядом. Черт подери, а ведь он прав! Кажется, что четыре недели намного длиннее трех недель и шести дней, а разница между ними – всего один день. Время неумолимо утекает.
– …если ты не выполнишь свою долю работы.
«Мою долю?..» – хотел было переспросить Уайатт, и тут все вспомнил:
– Цветы. Ч-черт.
– Ты забыл? Забыл про цветы для нашей свадьбы? – Я повысила голос. Или я не умею действовать по обстоятельствам? Если бы Уайатт удосужился задуматься хоть на минутку, он понял бы: столь важную задачу я способна доверить только гею, а к Уайатту это пока что не относится. Маленькая месть – великое дело.
– Успокойся, – раздраженно бросил он и прошел мимо меня на кухню, глотнуть воды. Охотно поверю, что погрузка и разгрузка свадебной беседки вызывает жажду, несмотря на похолодание. – Я все улажу.
Я последовала за ним.
– А я спокойна. Хоть и бешусь. Я в таком бешеном спокойствии. Сойдет?
Все-таки я немного перегнула палку. В последние два дня на меня и вправду навалились стрессы. Доказательство этому – наша ссора, обещающая стать самой настоящей и серьезной.
Уайатт выхлебал воду и с раздраженным стуком отставил стакан.
– У тебя месячные, что ли?
Надо же, с первого раза нашел самую большую красную кнопку! Уайатт в любом бою нацелен на победу и ради нее не брезгует грязными приемами. Я знаю это потому, что и сама ими пользуюсь, но не реагировать на них не могу. Вот и сейчас у меня практически забурлила кровь.
– Что-о?!
Со сдержанной яростью он обернулся и снова нажал ту же кнопку, негодяй!
– Почему это во время месячных женщины стервенеют?
Я выдержала паузу, борясь с желанием броситься на него и разодрать в клочья. Во-первых, я его все-таки люблю. Даже когда он ведет себя как последний мерзавец. Во-вторых, любая попытка устроить кулачный бой обойдется мне сейчас слишком дорого, а урон нанесет небольшой. Пересилив себя, я сладким голосом объяснила:
– Мы не стервенеем, просто от усталости и боли перестаем мириться с дерьмом, которое обычно терпим молча!
К тому времени как я договорила, от сладости не осталось и следа, я скрипела зубами и, кажется, вращала глазами.
Уайатт попятился. Поздновато спохватился!
Я сделала шаг вперед, опустила голову и прищурилась, как изголодавшаяся пума при виде раненого кролика.
– И потом, от такого вопроса любую, даже самую милую женщину охватывает страстное желание увидеть окровавленный… изуродованный… кастрированный труп спросившего!
Нет, цедить слова сквозь зубы сладким голосом положительно невозможно.
Уайатт снова попятился, машинально положив правую руку на бедро, хотя оружие оставил наверху, на тумбочке.
– Угрожать офицеру полиции противозаконно, – предупредил он.
Я выдержала паузу, подумала и пренебрежительно отмахнулась.
– Если вещи, ради которых стоит пострадать, – отрезала я.
Ценой нечеловеческих усилий мне удалось повернуться, выйти из кухни, подняться наверх и улечься в постель. Сердце сильно билось – наверное, за последние минуты подскочило давление.
Уайатт пришел немного погодя, лег рядом, притянул меня к себе и уложил мою голову к себе на плечо, как на подушку. Я со вздохом прижалась к нему, чувствуя, как от близости его большого и сильного тела во мне растворяется напряжение. Его одежда еще пахла свежим морозным воздухом – напоминанием о приближающейся зиме, и я с удовольствием понюхала его рубашку, уткнувшись в нее носом.
– Ты плачешь? – подозрительно спросил он.
– Еще чего. Просто нюхаю твою одежду.
– Зачем? Она чистая. – Уайатт поднял свободную руку и понюхал собственную подмышку. – Ничем не пахнет.
– Пахнет зимой, холодным воздухом, – объяснила я, придвигаясь ближе. – Сразу захотелось прижаться и согреться.
30 
