очень нудно 
96 
Но ведь выходило же. Тогда, в подвале. Значит, там было что-то, чего нет здесь. Что-то, послужившее стимулом. Вспоминай, Дориан!
Плесень? Зеленая плесень, из-за которой я был чрезмерно разговорчив? Или ранение? Или страх? Но сейчас я ничуть не менее испуган. Значит, все-таки плесень.
Склянка из толстого темного стекла была доверху наполнена камнями, на дне плескалась вода, где-то в середине банки скомканной тряпкой лежал платок. Чтобы добраться до него, камни пришлось высыпать. Они уже обрели приятную осклизлость, но вместе с тем еще не успели покрыться зеленым пухом.
Будем надеяться, что на платке сохранилось достаточно материала.
Теперь собрать аппарат для спиртовой дистилляции. Руки действуют сами, стыкуя детали, замазывая моментально отвердевающим составом, корректируя и поправляя. Паутина трубок. Жирное тело толстостенной колбы. Плотная каучуковая крышка, сквозь которую прорастают стеклянные нити. Платок. Спирт. Огонь.
А если плесень ядовита?
Бурно закипает спирт, и пары его устремляются в стеклянные тенета змеевика. Я убавляю пламя, наблюдая, как жидкость в колбе постепенно окрашивается в мутновато-зеленый колер.
В узкую пробирку текут первые слезы. Прозрачные и со знакомым резким запахом.
Убираю. Жду.
Следующая порция менее прозрачна. А третья имеет характерный малахитовый оттенок и кисловатый аромат. Набирается едва ли треть пробирки.
— Только не говори, что ты это выхлебаешь, — Персиваль поднимается. Его намерения вполне ясны, а побуждения благородны, и вероятно, мои действия несут на себе печать безумства, но я должен рискнуть.
— Это не яд. Это… другое, — я опрокидываю пробирку залпом, морщась от горечи, и закрываю глаза. Прислушиваюсь. Горечь, попав в пустой желудок, вызывает спазмы, но я лишь крепче стискиваю зубы.
Если это яд, то… глупо получится.
Беру в руки Ратта. Заглядываю в глаза. Прислушиваюсь.
Тук-тук-тук.
Крысиное сердце стучит под тонкими ребрами. И мое ускоряется следом. В ушах шумит.
Тук-тук-тук.
Уже не сердце — каблуки.
Шелест юбок. Скрип половиц. Черные ботинки с острым запахом ваксы. Другие запахи. Железо. Масло. Капканы. Машины.
— Хорошая девочка, — голос доносится издали, но заставляет меня сжиматься в комок. Чьи-то руки не позволяют. Держат. Теплые.
Те, другие, пахнут холодом и ржавчиной.
Светло. Высоко. Сырой мел потолка оседает на шкуре. В зубах огрызок сальной свечи, старой — зубы вязнут. Выплюнуть. Вычистить. Замереть. Внизу люди. Двое. Она сидит на полу, разведя руки, а он стоит сзади. Стоит-стоит, а потом раз и снимает голову.
Резче пахнет маслом.
Эмили!
Не голова — кусок головы. Внутри нити-нити. Неживое. Пугает. Неживое не может как живое. Длинные щипцы в руках человека вытягивают паутину. Пальцы ковыряются внутри. Человек поет. Неживое молчит. Свеча вкусная. Ждать долго. На языке вкус крови.
Больно.
— Дорри, мать же твою! Псих несчастный! — меня трясут. Свеча вкусная.
Мокро. Задыхаюсь. Захлебываюсь. Ратт пищит, пытаясь перевернуться на спину. Персиваль крепко держит одной рукой за шиворот, второй размазывает воду по моему лицу. А я не могу сказать, чтобы он прекратил.
Но он сам оставляет меня в покое, лишь встряхивает напоследок и, заглянув в глаза, расплывается в улыбке:
— Очнулся? Очнулся… да я тебя сам прикончу.
Наклоняясь, Персиваль поднимает Ратта и аккуратно укладывает на стол. Руки вытирает о мой сюртук, и мне смешно.
Я падаю на пол и катаюсь со смеху.
Моя сестра — кукла!
— Глава 37. О решениях простых и сложных
Эмили проснулась после полудня. Некоторое время она просто лежала, разглядывая пыльный балдахин. Внутри было как-то нехорошо, и Эмили решила было сказаться больной, но после передумала. Сев на кровати — что-то скрипнуло внутри — она позвонила в колокольчик.
Ужасно тяжелый.
И голова кружится.
— Моя девочка уже проснулась? — вместо горничной в комнату вошла тетушка. В руках ее был поднос, на котором возвышался серебряный кофейник и несколько блюд, прикрытых салфетками. — Как ты себя чувствуешь?
Отвратительно.
— А бледненькая какая! Беленькая! — тетушка, водрузила поднос на комод. — Сейчас покушаешь…
Она суетилась, накрывая стол прямо в комнате, и Мэри, все-таки объявившаяся, помогала тетке. Какие они неуклюжие. Медленные. И любопытные.
96 
