очень нудно 
50 
Он говорил, не прекращая есть. Рыбу Бьорн разламывал пополам, а куски заталкивал в рот. Со словами летела слюна и кусочки рыбьего мяса.
Аллочка точно в аут ушла бы.
– Но не о великане речь, а о том, что без молока Аудумлы он бы не вырос.
– И что потом? – подала голос Крышкина и при этом глянула на Алекса так, как будто виновата была в чем-то. Пусть себе сидит, где хочет. Алексу нету до нее дела! И не было никогда.
– Алекс врет, – тут же сказал Бьорн, хрустя зажаристой рыбьей головой. – А потом не стало Имира и Аудумлы, другие пришли им на смену. Но кровь не убить. Кровь всегда в ком-то да оживет.
– Мы чтим Аудумлу и первую руну, которую вы зовете рогатой, – Ульдра присела на самый краешек скамьи, но Алекс и отсюда чувствовал исходящее от нее спокойствие.
И вспомнилось вдруг, что когда-то он мечтал о собаке. Или о брате. Или о друге. О ком-нибудь, чтобы в доме не было настолько пусто. Собаку Аллочка завела – мелкую, лысую и пучеглазую. Собака постоянно мерзла и пряталась, на Алекса рычала, а потом по недосмотру горничной выскочила из дому и потерялась. Аллочка плакала.
Теперь собаку было жаль, а тогда Алекс понадеялся, что Аллочка другую купит, нормальную.
– Аудумла – первая матерь. Молоко ее питало Имира, а от него взяли род йотуны, инеистые великаны, а также тролли и многие иные. Когда умер Имир, тело его стало телом мира. Аудумла же вылизала из камня Бури. Он был хорош собой и сильно могуч. И дал начало асам и альвам. Сам Всеотец, чье копье ты держишь, мальчик, был внуком Бури.
– Мое, – Джек накрыл древко копья ладонью.
– Джека. Бьорн видит, что Змеязыкая выбрала Джека. Бьорн не спорит со Змеязыкой. И с Сокрушителем не спорит. Сокрушитель признал руку. Алекс – молодой герой.
Кто герой? Алекс? И что такого героического он сделал? Ничего. А то, что сделать собирается… лучше не думать, раз уж Бьорн умудряется мысли подслушивать.
Телепат?
– Оборотни мы, усебьёрны, – пояснил Бьорн, вытирая руки о медвежий мех. – Настоящие. Бьорну рассказывали. Тогда зима злой была, и хозяин лесной объявился. Он бродил по ограде, кричал. Звал, стало быть. А вёльва гадала на козлячьих потрохах. И на рунах еще. Все выпало, что тоскливо хозяину без жены. Стали выбирать среди трэлей, чтоб помоложе. Выбрали праматушку Бьорна. Ну а раз так, то надо идти.
– Куда? – Крышкина решилась к рыбе притронуться, положила на тарелку и принялась крутить то в одну сторону, то в другую. Вилок тут нету, а ножом ей непривычно.
Ну и нефиг выпендриваться. Здесь ей не ресторация.
Отец всегда на Аллочку кричал, что он дома, а не в ресторации. Аллочка же отвечала, что и дома нельзя свиньей быть.
– В лес. Юлла руками пусть ест. Руками вкусней. Бьорн не врет. Праматушку Бьорна травами напоили, жиром тюленьим смазали и в шкуры медвежьи завернули. Ну, чтоб не померзла.
Ерунда, конечно, потому что такого быть не может. А если подумать, то выходит жуть полная. Но разве возможно, чтобы с живым человеком поступить так? Это варварство!
– Обычай, – возразил Бьорн. – Алекс пусть сам посудит. Кабы праматушку Бьорна не отнесли в лес, сидел бы Бьорн тут?
Алекс надеялся, что мысли, пронесшиеся в его голове, Бьорн не услышал. К счастью, Крышкина-Покрышкина отвлеклась от рыбы и задала вопрос.
– И ты оборотень?
– Я – ульдра, – ответила Ульдра, как будто это что-то объясняло. – Ульдры от Аудумлы род держат.
– Ага. Ульдра. И хвост есть.
– Бьорн!
– Что? – Он улыбнулся широко, счастливо. Ульдра же взъерошила волосы и сказала:
– Есть у меня хвост. А вы пейте.
– Пейте, пейте… Нет в мире ничего слаще молока от ульдриных коров. И болезни лечит, и век длит столько, сколько хочешь, и…
Бьорн не договорил, осекся, а когда Крышкина рот открыла, чтоб очередной вопрос задать, то палец прижал: мол, молчать надо. И все замолчали. Огонь и тот притих. Лишь молот неслышно дрожал под Алексовой рукой.
Глава 8. Песня моря.
Юленьке было страшно. Она вообще легко пугалась. Когда мама на нее кричала. Или когда те злополучные серьги потерялись. Или вот когда проснулась у зеленого костра и увидела, что горит он на костях. А еще череп круглый, с дырявыми челюстями, на Юленьку смотрит.
Она хотела закричать, когда из-под стола выползла кошка и строго сказала:
– Не смей.
50 
