31 
Я протянул ему пачку. Говорить ничего не стал, пусть выговорится, видно, что давно ему покоя не дает то дело.
— А потом особист подключился. Серега, говорит, ты все правильно сделал, устав соблюден, преступник наказан в пределах нормы. Если за это сажать, тогда нужно всех пересажать. И кто устав придумал и командиров твоих…. И разобрался. Выяснил, что тот тип не образцовый член общества, как представляли его на суде, а гнида последняя. Все пробухал, жену и детей без средств оставил. А они надеялись, что теперь им государство платить будет. Раз подстрелили, значит платите. Вот хрен им! Особист так дело повернул, что мне знак «За отличную службу» дали, а этого алкаша посадили еще на три года, по статье шпионаж. Так я и закончил службу, почти всеми ненавидимый, как будто я их подставил, заставил изменить решение. Суки он все!
Серега уткнулся в свою винтовку. Зло втолкнул в ствол шомпол и вытащил с остатками пакли.
— Я даже когда на гражданку ушел все простить им не мог. Тогда было такое чувство, что в дерьме измазали. Особист тогда приглашал к себе в отдел, мол, парень ты смышленый, а я отказался. Всю жизнь за такими мразями приглядывать — не мое это.
— Ну и правильно, Серега, сделал. Только сейчас тебе воевать придется. От этого не уйти никуда. Тут не отсидишься как в той, прошлой жизни. Пошли что ли?
— Пошли…. Посмотрим, как там что….
Мы тихо отвалили лопасть от двери, и вышли в коридор. Дверь открылась практически бесшумно, была хорошо смазана. За ней оказалась недостроенная шахта метро. Все пространство было покрыто пылью, со стен свисали обрезки проводов, не до конца уложенные в тюбинги. От туннеля веяло запустением. Даже рельсы не привинчены, просто прожжены и кинуты.
— За мной! — я включил фонарь и пошел вперед. Где-то тут и есть дверь на станцию. Скоро нашлепка из ноздреватого бетона была обнаружена. Казалось, что тут схалтурили строители — так уродливо смотрелся этот кусок на ровном бетоне. Я огляделся. Ага, вот это подойдет. Подняв кусок арматуры, неизвестно кем брошенный тут, я воткнул его в зазор между стеной и бетоном заплатки. Во все стороны брызнули крошки и, немного поднажав, я выворотил кусок размером пятьдесят на пятьдесят. Посветил внутрь — только ступеньки, покрытые толстым слоем пыли и осыпавшегося бетона. Несколькими ударами я расширил проход до нормального размера. Оглянулся на Серегу, тот кивнул и я полез внутрь.
Лестница круто уходила наверх. Рюкзаки мы бросили на входе, все равно возвращаться, зачем лишнюю тяжесть носить. Через несколько минут подъема лестница превратилась в низкий коридор примерно полтора метра высотой. В конце коридора через равные промежутки пробивался свет. Почти сразу же мы услышали голоса.
Я осторожно выглянул в наблюдательное окошко. Отсюда вся станция была как на ладони. Колонны, неяркий аварийный свет, кое-где закопченные стены, люди уже разводили костры.
Что-то неестественное врезалось в память, но что сразу так и не понял. Только спустя пару минут пришло понимание — разговаривали всего несколько человек. Только разговор велся не на русском языке, отчетливо проскальзывал кавказский говор.
По станции ходили два человека, в кожаных куртках, с автоматами за спинами. Они и разговаривали. Остальные люди — их было не менее четырехсот, находились под прицелами нескольких человек в таких же кожанках. В их облике явно проскальзывали нерусские черты — борода, низко посаженные брови, смугловатость кожи.
Двое вели разговор на повышенных тонах. Один что-то доказывал другому отчаянно жестикулируя руками и показывая на сидевших под дулами автоматов и пистолетов людей, закрывающих головы руками. Второй степенно отвечал ему, ничем не высказывая горячности, чувствовалось, что стоит ему сказать слово и первый замолкнет и примет все как должное. Однако он не собирался уступать и вдруг сорвался на крик. Тут же неуловимым движением руки второй сверкнул сталью возле его головы. Он сразу замолк и схватился за ухо. Даже с высоты нашего наблюдательного поста видно было как между пальцев течет кровь.
— Забэри свое ухо. Оставь его сэбэ, пусть оно тэбэ напоминает, что ты хател пайти против старших — вдруг перешел на русский старший. Его губы саркастически изогнулись. — Или ты забил, Магомед, кто тэбя в люди вывель? Кто в городе защиту даль? И тэпэрь ты прэдлагаешь отпустить этих неверных? Тэх, кто воеваль на нашэй зэмлэ, кто жег наши села!
31 
