очень нудно 
27 
Она схватила себя за правую руку, как будто хотела отрубить ее, отсечь от собственного тела.
«Мама, ты во всем виновата! Надо было выполнить волю Херты, которая хотела убить меня в колыбели! Меня следовало еще в младенчестве утопить в болоте!» — с горечью думала Ауриана. Как предстанет она теперь перед глазами матери? Ей было страшно даже подумать об этом. Она боялась вызвать презрение и ненависть женщины, вскормившей ее своей грудью. По обрывкам долетавших до нее разговоров Ауриана знала, что находится в руках Гейзара, а так же то, что этот хлев расположен в самой Деревне Вепря. Она узнала так же о жертвоприношении римских пленников и заключила из этого, что Деция уже нет в живых, а его тело качается на одном из Священных Дубов.
Ауриана удивлялась самой себе, она внезапно словно лишилась остроты чувств, отупение охватило ее, она не испытывала больше ни горя, ни ужаса. По-видимому, наступил предел ее душевных сил, и она больше не могла ощущать так же отчетливо и ясно, как раньше, ужас всех свалившихся на нее несчастий. Ауриане казалось, будто у нее больше нет сердца, а вместо него в груди зияет черная рана, холодящая душу. Ее дух лишился своей былой отваги и доблести, и она, казалось, превратилась в одного из жалких нидингов, несчастное существо, не обладающее ни великодушием, ни жизненной энергией. У нее и мысли не было о побеге, потому что она отчетливо сознавала в этот момент: ее враг вовсе не Гейзар. Старый жрец был только слепым орудием в руках ее истинного вечного палача и мучителя, который жил в ней самой: настоящим врагом была ее собственная, богом проклятая душа.
* * *
Сразу же после этих трагических событий было созвано собрание всего хаттского народа во внеурочное время, на котором должны были рассматриваться все жуткие обстоятельства гибели Бальдемара, во многом загадочные для его сородичей и дружины. На памяти живущих не было подобного, поражающего воображение случая. Ауриана убила своего кровного родственника, причем в соответствии с древним законом вопрос о ее намерении — будь оно благим или преступным — вообще не ставился, он как бы не относился к делу, потому что вне зависимости от него сам поступок превращал совершившего его в преступника. По воле богов именно рука Аурианы метнула то роковое копье, поэтому сам поступок, считалось, был неразрывно связан с судьбой Аурианы, коренясь в ее душе. Поскольку род Бальдемара не мог искупить это злодеяние по древним законам кровной мести — потому что родственники не могли проливать кровь друг друга — это преступление считалось просто ужасающим по своим масштабам и последствиям, оно наносило столь сокрушительный удар по чести и самому духу семьи, что оправиться от него было уже невозможно.
Но одновременно все ясно сознавали, что Ауриана подчинилась приказу самого Бальдемара, выполнила его желание и спасла по существу героя от самой жалкой участи, которая только может выпасть на долю доблестного воина, — жизни в плену.
Так кем же считать Ауриану — убийцей сородича или спасительницей вождя племени? Это была неразрешимая загадка.
Поскольку все произошедшее было столь поразительным, полным противоречий и стечений роковых обстоятельств, народ сразу же высказал протест, когда Гейзар объявил о своем праве судить Ауриану. Люди считали, что разобраться в столь сложном случае не по силам старому жрецу. И старейшины племени потребовали, чтобы Ауриану судила Рамис.
Ауриана осталась безразличной к этому решению соплеменников, как впрочем и к тому, что вскоре пришла весть от Рамис, которая наотрез отказалась выступать в этом деле судьей без объяснения каких-либо причин. «Подлая старуха, — довольно равнодушно подумала Ауриана при этом. — Ты не упускаешь случая, чтобы чинить препятствия на моем пути и увеличивать мои несчастья и беды».
Вот так Ауриана оказалась отданной на милость своему врагу Гейзару. Гейзар с удовольствием приговорил бы ее к смерти и утопил бы в трясине болот, привязав тяжелый груз на шею, но он знал о настроениях народа и неукротимом нраве своих соплеменников — не так-то просто будет убедить их в полной и безоговорочной вине Аурианы. Многие все еще сомневались и колебались, оправдывая в душе поступок девушки. Особенно неуютно чувствовали себя в этой ситуации дружинники Бальдемара — с одной стороны, они не могли взять под защиту убийцу своего вождя, не предав этим памяти Бальдемара. А с другой стороны, они не могли позволить расправиться с Аурианой, поскольку она была дочерью Бальдемара, а он еще при жизни взял с них клятву в том, что они будут защищать ее.
27 
