очень нудно 
48 
При других обстоятельствах Ателинда от души посмеялась бы над нелепым обликом Гундобада, изображающего из себя жениха, но сейчас она была скована страхом, потому что его роскошное одеяние только подчеркивало грубую сущность этого неотесанного человека. Создавалось такое впечатление, будто какой-то разбойник украл пышные одежды заморского принца и нацепил их на себя. Сам по себе Гундобад выглядел так, как в представлении Ателинды выглядели злые альвы: жесткая рыжая борода, огромный выпяченный живот, кривые ноги, сверкающие злобными огоньками глаза. Казалось, он не нравился даже своему собственному коню — животное похрапывало и недовольно переступало с ноги на ногу, как будто хотело, но никак не могло решиться сбросить своего седока на землю. Гундобад изо всех сил натягивал поводья, словно он имел дело с опасной собакой, держа ее на привязи. Его лицо землистого цвета было испещрено красными точками и прожилками от беспробудного пьянства. Соплеменники знали об его неумеренном аппетите и пристрастии к хмельному меду.
— Приветствую тебя, госпожа моего сердца Ателинда! — воскликнул он, обращаясь к хозяйке дома. — Пришло время вступить тебе в новый брак, а лучшего мужа, чем я, тебе не сыскать. Так что готовься, надевай свадебные одежды да поторапливайся. Не то мое терпение лопнет!
— Если ты думаешь, что можешь ходить по тем же тропам, по которым ходил Бальдемар, ты — достойный сожаления безумец! — голос Ателинды звучал резко и хрипло. — А если ты будешь настаивать и силой заставлять меня вступить с тобой в брак, я лишу себя жизни!
Гундобад не обратил никакого внимания на столь суровый ответ и спешился у свадебного шатра, отряхивая дорожную пыль со своего роскошного плаща. Затем он распорядился, чтобы арфист начинал играть. Плавные звуки красивой звучной мелодии показались Ателинде столь нелепыми и неподходящими в этих обстоятельствах, что ей на мгновение почудилось, будто она сошла с ума и находится в бреду. Печаль и скорбь в ее душе уступили место закипающей злобе на столь наглого мерзавца.
— Если ты вздумаешь лечь здесь спать, ты окажешься в осином гнезде и тебе не будет пощады! — закричала Ателинда с порога. — Если ты ляжешь там, где лежал Бальдемар, постель загорится и пламя уничтожит тебя! Если ты отведаешь моего меда, Гундобад, пусть тебя поразит страшная болезнь, пусть черви заживо сожрут тебя!
Дружинники Гундобада стояли как громом пораженные, не смея в ужасе пошевелиться. Во всем облике этой красивой величественной женщины таилась какая-то мрачная угроза. Воины чувствовали, что на их глазах творится несправедливое: Ателинда, самая благородная среди них, должна была унижаться перед ними, беснуясь от сознания своего полного бессилия и незащищенности. Поэтому они были уверены, что ее голос будет услышан темными силами ночи, и те явятся на ее защиту.
После долгой неловкой паузы Гундобад с наигранной веселостью заявил, усмехаясь и насмешливо кивая головой:
— Мне нравится расположение духа моей невесты!
Он решил во что бы то ни стало развеять мрачное настроение своих людей. Поэтому он распорядился, чтобы открыли бочонок хмельного меда, привезенный им самим, а не взятый из кладовых Ателинды, что свидетельствовало о его серьезном отношении к ее угрозам. Сам Гундобад не собирался пить сегодня, так как чувствовал, что ему нужно сохранять трезвый рассудок для обуздания своей строптивой несговорчивой невесты.
Ателинда глядела на Гундобада пустым безжизненным взором, который он неправильно истолковал как признание ею своего поражения. Неожиданно женщина повернулась и исчезла в глубине дома. Оказавшись в своей комнате, Ателинда шепотом приказала одной из рабынь:
— Мудрин, подай мне мое свадебное платье.
Мудрин подбежала к дубовому сундуку, стоявшему рядом с домашним очагом, и, открыв его, начала дрожащими руками вынимать оттуда пышный свадебный наряд: серебряный пояс и платье из белой шерсти, квадратный ворот которого и подол были вышиты свившимися друг с другом змеями красного цвета, изображенными среди зеленых лесных трав. Ателинда надевала это платье только однажды — в день свадьбы с Бальдемаром. Мудрин взглянула на Ателинду глазами, полными безнадежности и сожаления.
— Неужели мы посмеем осквернить этот священный наряд!
— Я думаю, он вполне подойдет для погребального костра. Пойми, Мудрин, я готовлюсь к смерти. Я хочу убить его, прежде чем дам брачную клятву, а затем я сведу счеты со своей собственной жизнью.
48 
