Глава 12

Марк Юлиан неподвижно лежал в каменном подземелье, словно на дне черной пропасти, ожидая, что сейчас придут солдаты, свяжут ему руки и поведут к арене на растерзание голодным собакам.

В своем полубредовом состоянии ему казалось, что он видит Изодора, который будто бы манит его окровавленной рукой. «Неужели ты ожидал чего-нибудь другого? — послышался Марку знакомый язвительный голос. — Ты завершил круг жизни: ты приобрел обширные знания, даже слишком обширные, я бы сказал; ты открыто сказал людям слова истины, и теперь ты умираешь за нее. Ты хорошо пожил! Так иди же! На арене я вовсе не чувствовал рвущих мою плоть собачьих клыков. Не бойся!»

Солнцем Марка Юлиана в последнее время стал тусклый факел раба, приносившего ему тюремную похлебку: когда раб уходил, день для Марка кончался. Он пытался сориентироваться во времени, вести счет прожитым часам и дням, но у него ничего не получалось. Марк удивлялся тому, что это обстоятельство сильно тяготило его, внушая какое-то беспокойство: он чувствовал себя отрезанным от жизни на земле, навеки погруженным в подземную кромешную ночь. Он был словно червь, наделенный разумом и памятью, словно тень в Тартаре, страстно стремящаяся к воскрешению, жаждущая вновь ощутить биение сердца в груди, услышать шум дождя и почувствовать его капли на своем лице. В полузабытьи ему часто чудился или снился огонь. Марк понял, что для разума очень важен свет, и если его не хватает, разум сам создает его в воображении человека.

После того как он сбился со счета и уже не знал, сколько раз ему приносили похлебку и мутную питьевую воду, а палачи все не шли, Марк начал подозревать, что очередной каприз Императора отодвинул на время срок его казни. Или, может быть, Нерон неожиданно скончался?

Но о том, что происходило наверху, Марк оставался в полном неведении.

Постепенно глухая тишина и непроглядный мрак начали размывать все его прежние представления о мире, он сам теперь казался себе бесплотным призраком, растворенным в кромешной тьме, ему хотелось теперь сбросить с себя последнее, что связывало еще его с миром — страх и мучительную тоску по свету. Он больше ни в чем не находил смысла — ни в демонстрации мужества и отваги, которых все ждали от него, ни в сохранении собственного достоинства или доброго имени… Однажды ему приснилось, что он — Дионис, который уводит из городов на лоно природы толпы развеселых бражников, разоряет и разрушает целые царства, освобождает рабов из неволи, превращает воду в вино. Он не знал, прошли ли года, века, или всего лишь один месяц, ему и не надо было ничего знать о времени. У него отросли волосы и борода. Однажды ему пришло в голову, что он похож теперь на дикого человека, вышедшего из чащи леса, и Марк решил, что находится в заключении по крайней мере год.

Когда однажды его перевели в более сухую камеру и дали к обычной похлебке кусок баранины, чечевичную кашу и уксусной воды, Марк усмотрел в этом признак каких-то важных политических событий и перемен, происходящих наверху. Может быть, в стране началась гражданская война, и силы, дружественно относящиеся к Марку, постепенно берут верх?

* * *

Через какое-то время, которое самому Марку показалось вечностью, наступил день, когда он услышал тихий голос, зовущий его по имени. Этот голос становился все громче, как бы приближаясь, а то, напротив, слабел, словно человек, зовущий Марка, шел по запутанному лабиринту подземных коридоров.

— Он мертв. Я говорю вам, он мертв. Я говорил вам об этом вчера и позавчера! Он мертв, мертв!

Теперь этот голос звучал совсем близко, неожиданно тьму прорезал свет фонаря, тусклый и колеблющийся от сквозняков.

— Я здесь, — голос Марка шелестел еле слышно, в горле у него пересохло. — Я здесь.

Шаги остановились около закрытой на железный засов решетчатой двери; дверь очень медленно растворили, и свет фонаря, направленного в лицо Марка, ослепил его.

  181