очень нудно 
32 
Марк Юлиан лихорадочно пытался найти веский аргумент, который бы убедил Домициана в какой-то особой связи Эрато с Аурианой.
— Эрато сэкономит нам не только деньги, — наконец заговорил он, — но и жизни, драгоценные жизни. Хорошо известно, что толпа жаждет значительно меньше крови, когда гладиаторы в своих схватках показывают превосходную подготовку и мастерское владение оружием.
— Ах! — с восторгом произнес Домициан, словно он сделал удачный ход и выиграл партию. — Вот оно! А я-то уже начал тревожиться. Теперь я спокоен. Наконец-то я знаю подлинные мотивы твоих поступков. Идиотское пифагорейское понятие о сострадании. Как я только раньше не догадался? — Домициан погрозил Марку Юлиану пальцем. — Ты пристаешь, как рипей. Ну ладно, я отдаю Эрато пост префекта. Но если он проявит нелояльность ко мне или окажется некомпетентным, я не забуду, кто его предложил.
На следующий день, ближе к вечеру Эрато, который так и не успел толком прийти в себя после получения приказа о своем новом назначении, занял кабинет префекта.
Первым его шагом после вступления в должность была отмена приказа о казни Аурианы. Затем он велел произвести строгую проверку пищи, выдаваемой гладиаторам Третьего яруса.
У Аурианы возникло ощущение, что десница бога подняла ее из кромешной тьмы. Она чудом избежала позорной смерти. Марк Юлиан был жив и здоров, он ради ее спасения расправился руками Императора с этим зверем Торкватием. Она так и не узнала бы ничего о своем спасителе, если бы сам Эрато не упомянул его имя с таким почтением, что это изумило ее. Обычно Эрато не скрывал своего презрения и недоверия к сильным мира сего. Крылья любви, испытываемой ею к Марку Юлиану, подняли Ауриану на такую высоту, что она и радовалась, и пугалась. Этой страсти было невозможно противостоять, она уносила ее все дальше и дальше от того, что было привычно и знакомо. После тяжелых испытаний последних лет у нее появилось ощущение покоя и умиротворенности Где-то впереди, рядом ее ждала тихая гавань. Слишком долго она чувствовала себя одинокой рябиной, растущей посредине огромного поля и дающей приют другим под своими ветвями. Она уже совсем забыла, когда последний раз о ней кто-то заботился. На нее нахлынули воспоминания о тех днях, когда их храм еще стоял, а в мире все казалось прочным и незыблемым, как скала. Но теперь она чувствовала иллюзорность всего этого. Инстинкт предупреждал ее, что храм легко может сгореть, а все остальное — рухнуть. Защита Марка Юлиана была для нее родником, из которого можно утолить жажду, но не морем, в которое можно погрузиться целиком. Ауриана старалась не забывать, что только Фрия может сохранить человека от всех бед. Но тем не менее она находила все большее утешение в любви Марка Юлиана.
По возвращении в свою камеру Ауриана быстро остудила ликование Сунии, рассказав ей о своем открытии, сделанном ею на банкете в честь Аристоса. Сначала Суния отказалась этому поверить. Она говорила, что Ауриана видела оборотня, привидение или какое-либо создание злого волшебника.
— Суния, это был Одберт. И он был живой, живой! Как червяк, что ползает по трупам. В этом нет никакого колдовства, и никакие призраки тут ни при чем. Просто его отослали в Рим вместе о другими пленными хаттами. Он пробыл здесь уже полтора года. Конечно, он надеялся, что меня убьют прежде чем я найду его, — ее глаза вдруг вспыхнули огнем от осенившей ее догадки.
— Суния, это он пытался отравить меня, когда я сидела в карцере. Я уверена в этом.
Постепенно до Сунии дошло, что Ауриана говорит правду, и в ее глазах появился ужас.
— Мы дышим воздухом, отравленным его дыханием! Что нам делать? Мы — пленники. Что нам остается? Мы можем лишь с бессильной ненавистью наблюдать за тем, как он утопает здесь в роскоши и развлечениях.
— Успокойся. Мы все восстанем против него. Я пока еще не знаю, что предпринять, но в этом деле решение не должно зависеть от меня одной. Сегодня за ужином мы устроим совет.
Волнуясь, Ауриана поднялась и подошла к маленькому окошечку на двери камеры. Через коридор напротив в толстой стене было высокое узкое окно, в которое можно было увидеть призрачный диск почти полной луны. Мысленно Ауриана обратилась к ней и стала творить молитву, беззвучно шевеля губами. Но силы духа у нее от этого не прибавилось — луна казалась слишком слабой, далекой, тусклой. Ауриана почувствовала, как определенность и ясность оставляют ее, улетучиваются. Так было всегда в момент дурного предзнаменования, и из потаенных уголков души опять рвался наружу прежний стыд, который отравлял ее сердце, заполнял легкие, не давал дышать.
32 
