5 
Она молча на меня посмотрела, словно я задал дерзкий вопрос. Потом немного смягчилась.
– У доктора Фишера, – сказала она, – замечательное чувство юмора. Как странно, что он ни разу не пригласил вас на один из своих ужинов, но, может быть, при таких обстоятельствах это было бы не совсем удобно. У нас очень тесная компания, – добавила она. – Мы все хорошо друг друга знаем и все так любим, просто обожаем доктора Фишера. Но вы, конечно, знакомы хотя бы с мсье Бельмоном – мсье Анри Бельмоном? Он может решить любую налоговую проблему.
– У меня нет налоговых проблем, – признался я.
Сидя на другом диване под большой хрустальной люстрой, я понял, что сказал что-то не совсем приличное. Миссис Монтгомери, явно шокированная моим признанием, отвела глаза.
Несмотря на скромный титул моего отца, обеспечивший ему на время местечко в справочнике «Кто есть кто», я почувствовал себя в обществе миссис Монтгомери парией, а тут еще, к моему вящему стыду, слуга, сбегая с лестницы и не удостаивая меня даже взглядом, объявил:
– Доктор Фишер примет мистера Джонса в четверг, в пять часов, – и удалился в потайные просторы большого дома, который – странно подумать – был еще недавно обиталищем Анны-Луизы.
– Что ж, мистер Джонс, – ведь вас так зовут? Приятно было познакомиться. Я немножко задержусь: хочу узнать у мистера Кипса, как здоровье нашего друга. Мы обязаны заботиться об этом милейшем человеке.
Лишь позднее я сообразил, что встретил первых двух жаб.
4
– Перестань, – советовала мне Анна-Луиза. – Ничем ты ему не обязан. Ты ведь не из этих жаб. Он отлично знает, где я теперь нахожусь.
– Он знает, что ты находишься у какого-то Джонса – вот и все.
– Если захочет, он легко может выяснить твое имя, профессию, место работы и все подробности. Ты же постоянно проживающий здесь иностранец. Ему надо только справиться.
– Это сведения секретные.
– Не думай, что для моего отца существуют какие-либо секреты. Наверно, и в полиции у него есть своя жаба.
– По-твоему, он вроде нашего господа бога – да исполнится воля его на земле, как и на небесах.
– Вроде этого.
– Ты разжигаешь мое любопытство.
– Ладно, встречайся с ним, если уж тебе неймется, – бросила она. – Но будь осторожен. Пожалуйста, будь осторожен. И особенно осторожен, если он вздумает улыбаться.
– Улыбкой Зуболюба, – отшутился я.
Впрочем мы оба пользовались именно этой пастой. Ее рекомендовал мой зубной врач. Может быть, он тоже был жабой.
– Никогда не упоминай при нем «Букет Зуболюба», – сказала она. – Он не любит, чтобы ему тыкали в нос, как он сколотил свое состояние.
– Разве он сам этой пастой не пользуется?
– Нет. Он пользуется штукой, которая называется водяной зубочисткой. Вообще не упоминай при нем о зубах, не то он подумает, что ты над ним потешаешься. Он издевается над другими, но над ним не издевается никто. У него на это монополия.
В четверг, в четыре часа, когда я отпросился с работы, я не испытывал той храбрости, которую внушало мне присутствие Анны-Луизы. Я просто был человеком по имени Альфред Джонс, пятидесяти лет с хвостиком, работающим в шоколадной фирме за три тысячи франков в месяц. Я оставил свой «фиат» и поехал в Женеву поездом, а от вокзала пошел к стоянке такси. Поблизости от нее находилось заведение, которое швейцарцы зовут Английской пивной и которое, как и следовало ожидать, окрестили «Уинстон Черчилль», снабдив невразумительной вывеской, деревянными панелями, окнами с цветными стеклами (почему-то в белых и алых розах Йорка и Ланкастера) и английским баром с фаянсовыми пивными кружками, пожалуй единственными здесь подлинными вещами – ведь нельзя же считать ими резные деревянные скамьи, фальшивые бочки вместо столов и прессованный белый хлеб. Рад заметить, что питейное заведение открывалось не в обычное для англичан время, и я решил немножко подбодриться, прежде чем взять такси.
Поскольку пиво из бочки стоило почти так же дорого, как виски, я заказал виски. Мне хотелось поболтать, чтобы как-то отвлечься, и я встал у бара, пытаясь втянуть в беседу хозяина.
– Много английских клиентов? – осведомился я.
– Нет, – ответил он.
– Почему? Казалось бы.
– У них нет денег.
Он был швейцарцем и человеком не очень общительным.
Он был французским швейцарцем и человеком более общительным, чем бармен.
Я выпил еще одно виски и вышел. Таксиста я спросил:
5 
