9 
— Нет. Мне нравится плакать перед прекрасной молодой женщиной, которой я дарю наслаждение.
— С вами невозможно общаться!
— Вот видите, я прав, что избегаю общества.
Сатурнина рассмеялась.
— Как подумаю обо всех этих женщинах, которые мечтают с вами познакомиться! Если бы они знали, что вы рыдаете по любому поводу и что у вас в доме нет шампанского!
— По последнему пункту я исправлюсь. Вы меня обратили. Откуда у вас эта привычка?
— Привычка? Вы шутите. Я не так много шампанского пила в жизни, но с первого же раза поняла, что ничего лучше быть не может. Но вы-то — как это могло пройти мимо вас?
— Думаю, шампанское для меня было испорчено светскими условностями. Я не притрагивался к нему двадцать лет.
Этот срок напомнил его собеседнице другой.
— Для работы в доме вы нанимаете только мужчин. Почему?
— Мне невыносима сама мысль, что унизительную работу может выполнять женщина. Еще в детстве, когда я видел, как женщина моет пол, мне становилось стыдно.
— А когда мужчина моет пол, вас это не смущает?
— Я всегда считал, что мужчины предназначены для черной работы. Если я требовательнее к женщинам, то это потому, что от них большего можно ожидать.
— Ваши речи довольно двусмысленны. Вы ставите женщин выше, чтобы легче позволить себе их наказать.
— С чего вы взяли, что я их наказываю?
— С ваших собственных слов. «Если вы войдете в темную комнату, вам не поздоровится».
— Из этой фразы не следует, что я наказываю кого бы то ни было.
— Мне кажется, вы играете словами.
— Если вы подозреваете меня в злонамеренности, почему же не уходите?
— Потому что здесь я пользуюсь исключительным комфортом. Потому что мне неинтересна ваша темная комната. Потому что с завтрашнего дня вы будете заказывать коллекционное шампанское.
— В общем, вы меня цените.
— Я этого не говорила. Но я вас не боюсь.
— Вы правы. Я не опасен.
— А что об этом думают восемь моих предшественниц?
— Спросите их.
— У вас мрачный юмор.
— Позвольте, я вам расскажу…
— Я не хочу знать вашу историю, повторяю вам еще раз.
— Вы несправедливы.
— У меня такое чувство, что и вы не образец справедливости.
Дон Элемирио съел немного «Сент-Оноре» и с сомнением на лице произнес:
— На первый взгляд факты говорят против меня.
— Как вы трезво мыслите! — воскликнула Сатурнина смеясь.
— Вы ошибаетесь на мой счет. Мне просто худо делается, как подумаю, скольких женщин точно магнитом притягивает моя чудовищная репутация. Вот вы можете мне объяснить эти женские причуды?
— Наверно, в большинстве женщин заложена от природы некая форма мазохизма. Сколько раз я видела, как женщин тянуло к гнуснейшим извращенцам! В тюрьмах последователи Ландрю[6] получают кипы писем от влюбленных поклонниц. Некоторые даже выходят за них замуж. Думается мне, это темная сторона женственности.
— Но вы ведь не такая. Почему?
— Задайте вопрос иначе. Почему другие безумны?
— Женщины лучше или хуже мужчин. Это написал Ларошфуко.
— Впервые слышу, как вы цитируете француза.
— Испанцы способны лишь трагически идеализировать женщин. Я не исключение из правила.
— Это, пожалуй, не подарок — поместить женщину на пьедестал.
— Напротив. Это значит подарить ей возможность исключительности.
— И за малейшую погрешность сбросить несчастную наземь.
— Не за малейшую погрешность.
— Замолчите! Думаете, я не поняла? Вашим действиям нет оправдания.
— Если вы так думаете, донесите на меня в полицию.
— Нет уж, увольте, это не в моих привычках. Донесите на себя сами.
— Мне судья только Господь.
— Очень удобно!
— Вовсе нет.
— Господь, который через посредство вашего духовника отпускает вам грехи за деньги!
— Нет, за золото.
— Перестаньте, прошу вас.
— Разница огромная. Деньги — жалкая штука, и я их не уважаю. Золото же священно.
— И этого достаточно для очистки вашей совести? Вы хорошо себя чувствуете, когда смотритесь в зеркало?
— Я нахожу себя вполне заурядным.
— Вы так и выглядите. Если бы в мире царила справедливость, у людей вашего сорта были бы те лица, которых они заслуживают.
— У меня и есть лицо, которого я заслуживаю. Вполне заурядное.
— Сейчас вы, наверно, будете говорить мне о банальности зла. Я терпеть не могу эту теорию.
9 
