243 
- Не хочу, - с нескрываемой ненавистью выплевываю я.
- Глупая упрямая девочка, - тихо смеется Мораввен. – Ничего, ты еще изменишь свое решение, как изменил свое я. Ты слишком похожа на меня, Элиара.
Он проводит пальцами по моей щеке. Я не выдерживаю и с омерзением отдергиваюсь. Эмоции вырываются из-под контроля и водопадом обрушиваются на меня, и я кричу, громко, оглушительно, перекрывая внезапно поднявшийся ветер…
Ливень хлещет по телу ледяными струями. Во рту, кажется, навечно поселился кисло-горький привкус желчи. Желудок сжимается от пронзительно-болезненных спазмов, но из меня просто нечему выходить. Все давно извергнуто за борт, в бурное море, бросающее корабль из стороны в сторону. Побелевшие пальцы цепляются за грубые доски, но качка такова, что не иначе как чудом я все еще нахожусь на палубе.
- Элька, уходи вниз! Тебе нечего здесь делать!
Терен пытается увести меня, отдирает пальцы, приподнимает – и мы с ним, не удержавшись на ногах, падаем. Волна рушится на нас мощным потоком, заливает лицо, попадает в рот и нос. Я захлебываюсь, и тут же желудок скручивает от горько-соленой воды. Кашляющую и задыхающуюся, держащуюся за живот, меня втаскивают в каюту, где, по крайней мере, можно укрыться от вездесущей воды.
Мужские пальцы касаются моего виска, спускаются ниже, скользя кончиками по щеке, очерчивают контур губ. В теле немедленно вспыхивают такие знакомые и такие долгожданные искорки.
- Ален… - то ли выдыхаю, то ли думаю я – ведь мне не надо произносить слова, чтобы он услышал меня.
Невозмутимое выражение его лица смягчается. Темно-синие глаза с пристальной нежностью ласкают меня взглядом, впитывают мой новый облик – светлые волосы, увеличившаяся грудь, чуть набухший живот…
- Tienn darsiekenn, Eliara. Ell lientienn, kessiarr.
- Я тоже соскучилась, Ален. И я тоже люблю тебя.
Его руки ложатся мне на плечи, проводят по спине, останавливаются на талии. В теле вспыхивают уже не искры – огонь желания. Его шаловливые язычки смешиваются с кровью, вскипающей от бурного соседства. Я отчаянно хочу прижаться к Алену, запустить руки в темные волосы, слиться в жарком опьяняющем поцелуе – но мне не дает сделать это страх. Ошеломляющий ужас, заставляющий стоять на месте и сгорать от яростного огня, пожирающего меня изнутри. Кошмар предчувствия непоправимого несчастья, которое обязательно случится, если я обниму своего любимого.
- Элька…
Ален притягивает меня к себе, наклоняет голову и нежно прижимается к моим губам. Я не выдерживаю и со стоном забрасываю руки на его шею, отвечая на поцелуй. Пламя вспыхивает так, что, кажется, мы сейчас сгорим дотла, и одновременно на меня накатывает тоска.
Тело Алена начинает меняться. Мои руки лежат уже не на твердой плоти, а словно бы сжимают струи воды, быстро утекающей сквозь пальцы. Губы еще чувствуют на себе жар поцелуя – и вместе с тем их обдает леденящим холодом потери. Невыносимое чувство утраты пронзает меня остро заточенным копьем страдания. Боль скручивает живот и сковывает сердце колючими обручами. Я бессильно падаю, обхватывая себя в последней надежде сохранить то единственное, что осталось у меня – детей Алена.
- Элька!
Пол подо мной ходит ходуном от качки. Стены небольшой каюты нависают надо мной, угрожая рухнуть под ударами шторма и придавить меня. Я не реагирую, скорчившись возле узкой деревянной койки.
- Элька, выпей! Тебе станет легче!
К моим губам подносят кружку с терпко пахнущим настоем. Я с усилием делаю глоток – и вновь спазмы скручивают мне живот.
- Пей, Элька, - настаивает Аленар, поддерживая меня свободной рукой. – Гхыр все побери, девочка, ты вся горишь!
Пепелище дышит жаром. Когда-то это было селение на несколько десятков, может, и сотню дворов. Сейчас здесь нет ничего: ни домов, ни сараев, ни заборов и растительности – только черная, выжженная земля и тускло мерцающие багровые угли. Сухое тепло еще живет в них, и красно-черные, покрытые пеплом остатки строений и деревьев щедро делятся им с окружающим миром. Я боюсь подумать, куда делись жители деревни. Не видно следов убегающих ног, не слышно стонов, криков и плача. Лишь шумит ветер, и о чем-то шепчут догорающие угли.
Я ступаю на них. Жар проникает в тело, заполняет его, окутывая удушающим покрывалом, но не причиняет видимого вреда. На босых ногах, идущих по злобно огрызающимся углям, нет ожогов. Длинная рубашка, подол которой волочится по земле, не то что не обуглилась – на ней нет ни пылинки. Мне очень хочется приподнять ее и побежать вперед, стремясь поскорее покинуть мертвое выжженное место – но я продолжаю идти размеренно и спокойно, повинуясь внутреннему приказу и прислушиваясь. Сама не понимаю, зачем – но прислушиваюсь: к шороху под ногами, свисту ветра и невнятному шепоту углей.
243 
