22 
— Некроз… — растерянно повторял Белорус. — В Киеве! В самом Киеве!
— Из-под земли выперло, что ли? — заметил Туран. — Смотри, некроз расползается от раскопа.
— А в Херсон-Граде нам толковали, что под землей некроза не бывает!
Вокруг «Панча» стали собираться местные. Качали головами, указывали друг другу на зеленовато-серую плесень впереди, тихо спорили. Монахи закончили устанавливать ограждения и построились вдоль улицы. Подкатил «тевтонец», из него вылез, опираясь на резной посох, высокий осанистый жрец в желтой тоге. Седая борода аккуратно расчесана, смотрит с прищуром, зыркая маленькими глазами по сторонам. Едва он вылез из самохода, как рядом оказались два рослых монаха. У обоих штуцеры наперевес, патронташи через грудь.
— Важная птица, — протянул Белорус. — Может, с ним того, поговорить?
Он повернулся на сиденье, но Туран решил иначе:
— Подождем, сейчас что-то случится. Поглядим немного — этот, в желтом, не зря сюда прикатил.
Важный жрец подошел к канату с флажками, поглядел в затянутое некрозной пленкой жерло раскопа, что-то тихо спросил. Монах из оцепления показал на плиты красного полированного камня, испятнанные серой слизистой плесенью. Жрец покивал. Проследив, куда указывает монах, Туран разглядел труп небольшого животного, скорее всего крысы-мутафага. Тело зверька было изорвано пулями в клочья, но голова была цела и сплошь облеплена серыми наростами некроза.
— За грехи! — неожиданно громко завопил седой монах в желтых одеяниях и воздел посох, круглое навершие блеснуло на солнце полированной поверхностью. — За грехи нам кара! Много провинились мы перед Создателем, за то и казнит нас беспощадно! Кайтесь, люди, кайтесь! И ждите спасения скорого, ежели покаяние искренним окажется! Грех на вас, киевские люди! Грех гордыни! До сей поры беды вас стороной обходили, вот и впали вы в греховную гордость! Разучились подчиняться и смирять дух! За то и кара вышла — по грехам вашим! Смиренные спасутся, гордые низвергнутся! Паршивого маниса — из стада вон! Кайтесь и ждите спасения!
— Откуда же спасение придет, отче? — всхлипнула толстая тетка. — Сызнова напасть объявилась! Нету продыху, тут и там некроз является!
Седой жрец развернулся к ней и снова воздел посох.
— Жди спасения, дочь моя! Будут кары и казни на Киев низвергнуты Создателем, дабы отделить достойных от грешников. В беде человек познается! Лишь опосля, дабы спасти смиренных, явится праведник. Ликом стар, да духом светел, как небо над нами! Разумом могуч и верою крепок! От него ждите спасения, мое пророчество верное!
Туран встал на подножку, чтобы лучше видеть, старик его заинтересовал — таких людей Туран еще не видывал, крабодиане были совсем другими, они рассуждали вслух, а не выкрикивали. И уж точно не таковы были монахи, которых встречаешь в Пустоши — боевые разъезды, охотящиеся на мутантов. Те и вовсе больше стреляли, чем разговаривали. В толпе, собравшейся вокруг «Панча», заговорили:
— Пророчествует отец Зиновий… Одухотворенный старец!.. Создатель через него говорит!..
Тут по другую сторону ограждения визгливо заорали, по толпе прошло движение, зеваки попятились, монахи сошлись ближе, вскидывая оружие. Туран сперва бросился в кабину, когда монахи подняли оружие, потом разглядел, что целятся не в него. Из раскопа медленно поднимался человек. Он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону, доски скрипели под ногами. С каждым шагом фигура все четче проступала в темном зеве раскопа. Вот голова появилась из тени, но казалось, солнечный свет не коснулся ее — она оставалась равномерно серой, будто была в густой тени. Темя и виски человека покрывал слой серой плесени, глаза под склизкой пленкой были уж совсем темными, и непонятно, видел ли ими бредущий. Он слепо ткнулся в ограждение сходней, качнулся в другую сторону и снова двинулся наружу.
— Это сторож! — крикнул кто-то в толпе.
— Сторож артельный! Ломщики оставили раскоп стеречь!
— Некроз! Некроз! Остановите его!
— Во имя Создателя! — важно провозгласил Зиновий и снова поднял посох, разворачивая блестящую грань к раскопу, откуда поднимался зараженный некрозом артельный сторож. Тот, словно копируя жесты старика, поднял правую руку и разинул рот. Губы и полость рта были обметаны серыми лишаями некроза, из глотки ходячего мертвеца вырвалось тихое сипение.
Монахи дружно вскинули автоматы и ружья, стволы уставились вниз, в раскоп. Залп опрокинул человека, пули вмиг изодрали тело и одежду на груди. Стрельба смолкла. Мертвец завозился среди красно-черного влажного пятна, перевернулся, согнул руки и стал подниматься. К ограждению подошел монах с железным ранцем за спиной, от которого к трубе в его руках, напоминавшей короткий ствол пушки, тянулся шланг. На конце трубы, закрепленная под срезом, гудела синим язычком газовая горелка.
22 
