очень нудно 
40 
Комната Урджина была зеркальным отражением комнаты Эсты, только выполнена в сине-серых тонах. Вдоль дальней стены стоял шкаф с ровными рядами печатных книг. Эста впервые видела такой раритет, и пожалела о том, что раньше не обратила на это внимание. Затем она посмотрела на кровать, в которой они провели столько волшебных минут. Урджин предусмотрительно прикрыл следы их ночных деяний покрывалом. В центре на ковре стоял круглый деревянный резной стол со стульями, за который они и присели.
— Эста, только что я получил сообщение с Олмании. У Науба случился сердечный приступ.
Эста побледнела и немедленно собрав все силы в кулак, спокойно спросила:
— Он жив?
— Да, он хочет, чтобы ты немедленно вернулась домой, потому что произошло еще кое-что.
Урджин взял ее за руку и сжал пальцы в своих ладонях.
— Продолжай, Стефан.
— Навернийцы утверждают, что в нашей атмосфере были сбиты их торговые корабли.
— Сколько?
— Три. Шестьдесят человек мирных жителей.
— То есть как? — не поняла Эста.
— Наубу доложили, что в нашу атмосферу действительно вошли три судна. Это было в 11 утра. В 11.02 они исчезли с экранов радаров. Просто испарились.
— Это невозможно.
— Я знаю. Но, ни вспышек энергии, ни обломков, — ничего нет.
— Навернийцы требуют пересмотра мирного соглашения?
— Да. Свои претензии они изложат на заседании Межгалактического Совета послезавтра. Если к этому времени мы не предоставим объяснений, договор может быть расторгнут.
Эста поднялась со стула и начала ходить вокруг стола.
— Я не верю в то, что огромное судно может исчезнуть бесследно. Кроме того, это очень напоминает ситуацию с нашими кораблями. Пускай предъявляют обвинения. Мы настоим на создании независимой комиссии по расследованию. Пусть обшарят хоть всю планету. Однако, ноги их не будет на Олмании, если сами они откажется от встречного расследования на своей территории.
— Я думал об этом. Однако нашу сторону мне придется представлять одному. Науб не в состоянии вести дебаты. Он вообще не в состоянии что-либо контролировать.
— Я поняла, что от меня требуется.
— Проведи расследование самостоятельно. И будь осторожна. Надеюсь, это не заговор.
— Я вылетаю через час. Ты останешься здесь до заседания. Как только появятся новости, я сообщу.
— Я поддержу его позицию.
Эста и Стефан удивленно уставились на Урджина.
— Поскольку Стэфан будет настаивать на расследовании, я ходатайствую за создание комиссии. Даннару поддержат как минимум 40 % представителей.
— А Фуиджи пойдет на это?
— В этом вопросе наши личные интересы не страдают, наоборот, как союзники Олмании мы обязаны вас поддержать.
— Ты понимаешь, что поползут разговоры о моем влиянии на политические решения Доннары?
— Пусть сотрут себе языки. Это не имеет значения. Отныне любое наше решение в кулуарах будут обсуждать со стороны супружеской постели. Меня другое беспокоит. Я вылечу к тебе сразу после заседания Совета вместе со Стефаном. Но до того, как мы прилетим, кто позаботится о тебе?
— За меня не беспокойтесь. Я сама о ком хочешь позабочусь.
— Такое отношение меня не устраивает, — заявил Урджин. — Кому ты можешь там доверять?
— Назефри.
— Кто она?
— Двоюродная сестра по материнской линии. Она выросла вместе с нами. Ей я могу доверить собственную жизнь.
— Хорошо, кто еще?
— Никто, — ответила Эста.
Стэфан был шокирован ее ответом:
— А Зафир, я могу попросить его прилететь на Олманию. А Учитель? Он тоже может прибыть.
— Нет.
— Что значит "нет"? Я доверяю им, как самим себе!
— Я сказала "нет", Стэфан, и точка.
— Что с тобой происходит? Твои вибрации меня изнуряют.
Урджин понял, о чем говорил Стефан. Он и сам чувствовал, как потоки какой-то непонятной силы ударяются ему в грудь, оставляя неприятные ощущения. Более того, он понял, что может их видеть, словно волны марева, едва уловимые глазом.
— Прости, Стефан. Ты же знаешь, я не чувствую.
Она врала, глядя брату в глаза. Это было подло, но ничего поделать она не могла.
— Ладно. Я пошлю сообщение на Олманию. Назефри займется расследованием и к твоему прибытию предоставит собранные материалы. Будем надеяться, что все обойдется. Хотя твое настроение меня совсем не радует, я бы даже сказал, что оно меня беспокоит.
40 
