156 
– Леди Маргарет выгнала тебя? – прошептала она.
Даглесс кивнула.
– Тебе есть куда идти? Найдется, кому позаботиться о тебе?
– О нет. Теперь мне придется оставить Николаса в руках этой коварной женщины.
– Леди Леттис? – удивилась Гонория. – Она, возможно, немного холодна, но вряд ли коварна.
– Ты ее не знаешь.
– А ты?
– Я знаю о ней всю правду. Мне известно, что она замыслила.
Гонория давно привыкла игнорировать замечания Даглесс, считая, что не стоит и пытаться ее понять: уж очень о странных вещах она рассуждала!
– Куда ты пойдешь?
– Понятия не имею.
– А родные у тебя есть?
Даглесс слабо улыбнулась:
– Возможно. Полагаю, какие-то Монтгомери найдутся и в шестнадцатом веке.
– Но ты их не знаешь?
– Я знаю только Николаса.
Николаса, который к этому моменту, вне всякого сомнения, уже стал женатым человеком. А она еще думала, стоит ли уходить или оставаться… но судьба, похоже, решила за нее.
– Я знаю Николаса и знаю, что будет дальше, – устало бросила она.
– Ты поедешь к моей семье, – решительно заявила Гонория. – Им понравятся твои игры и песни. Они о тебе позаботятся.
Даглесс громко всхлипнула.
– Спасибо тебе, ты очень добра, но если я не смогу остаться с Николасом, значит, уйду навсегда.
Лицо Гонории побелело.
– Но Господь запрещает самоубийство.
– Господь, – прошептала Даглесс, снова принимаясь плакать. – Господь сделал это со мной, и теперь я уже никогда не буду счастлива. Пожалуйста, Николас, о, пожалуйста, не женись на ней! Молю тебя, не женись, иначе вы все погибнете!
Она закрыла глаза и принялась раскачиваться.
Расстроенная Гонория подошла к ней и пощупала лоб.
– У тебя жар. Сегодня ты должна оставаться в постели. Ты больна.
– Хуже, чем больна, – пробормотала Даглесс, позволив, однако, Гонории толкнуть ее на постель. Она почти не помнила, как Гонория расстегнула ей платье. Откинув голову, она погрузилась то ли в сон, то ли в забытье.
Когда она очнулась, в комнате было темно. Она лежала в постели Гонории, с распущенными волосами, в одной полотняной сорочке. Подушка была мокрой: очевидно, она плакала и во сне.
– Николас, – прошептала она. – Николас женат. Женат на женщине, которая убьет не только его, но и уничтожит всех Стаффордов.
Даглесс снова закрыла глаза. Проснулась она глубокой ночью. Рядом спала Гонория.
«Случилось что-то плохое, – сразу подумала Даглесс. – Очень плохое…»
Она тут же вспомнила, как леди Маргарет выгнала ее из дома. Но было и что-то еще…
– Николас, – прошептала она. – Николас нуждается во мне.
Даглесс встала и вышла в коридор. Все тихо.
Как была, босая, она спустилась вниз. Под ногами шуршала сухая солома. Она побрела в сад, следуя безошибочному инстинкту, неумолимо тянувшему ее туда. Вышла на террасу, пробежала по насыпной дорожке и свернула в сад с клумбами, освещенный только тонким полумесяцем. Но хотя здесь царил почти полный мрак, она не нуждалась в свете. Ее вело внутреннее зрение.
Подойдя ближе, она услышала плеск воды в фонтане, том самом, где она мылась каждое утро до отъезда Николаса. Но с тех пор она не выходила из дома.
Там, в фонтане, покрытый с головы до ног мыльной пеной, стоял обнаженный Николас.
Даглесс ни на секунду не задумалась, не вспомнила о доводах разума. Просто метнулась вперед и оказалась в мокрых руках Николаса, прижимаясь к нему, целуя с отчаянием и страхом, терзавшими ее все это время.
Все случилось так внезапно, что она и опомниться не успела. Она была в его объятиях, они лежали на земле, она тоже оказалась голой. Они слились с таким взрывом долго копившегося желания, что Даглесс вскрикнула. Николас отнюдь не нежно – о нет, никакой нежности – перегнул ее через каменную скамью и с неумолимой силой ворвался в тесное лоно. Даглесс вцепилась в его плечи, вонзив ногти в загорелую кожу, обхватила ногами его талию и держалась, держалась…
Они набросились друг на друга: бешено, быстро, яростно… Покрытые потом тела липли друг к другу, когда они поднимались и падали вместе… снова, снова, снова…
Наконец все было кончено. Николас подвел под нее ладони и поднял, чтобы помочь встретить его последний глубокий выпад. Мир завертелся перед глазами Даглесс. На миг застыв, она обрела освобождение.
Прошло немало времени, прежде чем она пришла в себя и смогла думать снова, видеть снова. Николас широко улыбался. Белые зубы сверкали в темноте. И даже несмотря на почти полный мрак, было видно, как он счастлив.
156 
