15 
– Собираешься коллекционировать рождественские поцелуи хорошеньких девушек? – лукаво подмигнула ему мать Ханны и тщательно упаковала веточку омелы, словно это была самая крупная и дорогая покупка сегодняшнего дня.
Сэм опустил голову, пробормотал «да, мэм» и даже подумал было, что это неплохая идея, но на практике он ее так никогда и не осуществил.
Безумие, но у него дома до сих пор хранилась та самая засохшая веточка омелы, и даже после развода и нескольких переездов он абсолютно точно знал, где именно она лежит. Эта веточка служила символом того, что он что-то впитал в себя в тот памятный день: музыку, ароматы и празднично наряженные елки, звон колокольчиков и смех детей, игравших с железной дорогой.
И все же то, что он тогда сделал, до сих пор казалось ему правильным поступком, достойным того, чтобы гордиться. И, как ни странно, до самого сегодняшнего дня это было его лучшим рождественским воспоминанием в жизни.
– Ты не обязана продавать эту ферму, если не хочешь, – мягко сказал он Ханне.
Сэм увидел, что в глазах Ханны тоже мелькнули воспоминания о прошлом, куда более яркие и сильные, чем его собственные, потому что из этого состояла ее каждодневная жизнь, а не один короткий миг, как у него.
– Конечно же я хочу ее продать. – Ханна упрямо смотрела ему в глаза. – И я абсолютно серьезно хочу понимать, что ты намерен сделать с пони.
– В настоящий момент я, если честно, подумываю сдать эту лошадь на мыловарню.
Ханна старалась выглядеть суровой, но все равно не удержалась и хихикнула. Она испугалась, что может подойти к опасной черте и зайти слишком далеко, поэтому плотно сжала губы в упрямую линию.
Они оба молчали. Сонная ферма, припорошенная пушистым снегом, создавала впечатление, будто они одни в целом мире. Сэм подозревал, что это место для Ханны мало что значит, хотя ему оно казалось тихой гаванью посреди шумного и вечно спешащего хаоса. Неужели она совсем не скучала по ферме?
– Много ли мест осталось на земле, в которых чувствуешь себя так же умиротворенно, как и здесь? – тихо и задумчиво произнес Сэм. – Мест, в которых такая же пронзительная тишина, такое же звездное небо и такая же первозданная красота?
Ханна нервно сглотнула, а потом заговорила почти спокойным голосом, но все же спокойствие было каким-то вымученным.
– Осторожнее, Сэм. С каждым твоим хвалебным словом цена только возрастает.
– Да.
Красота момента была внезапно нарушена звуком плохо отрегулированного дизельного двигателя. Они оба резко повернулись в сторону дороги, ведущей к ферме. Фары автомобиля выхватили их фигуры из темноты и ослепили.
– Это еще кто? – спросил Сэм.
– Должно быть, мистер Дьюи. Он живет чуть дальше. Наверное, он нас здесь заметил и решил все выяснить. Это хорошо. Надеюсь, я смогу достучаться до его здравого смысла. Я уверена, он не бросит меня в беде накануне Рождества.
Автомобиль двигался в их сторону, фары нещадно слепили глаза. Сэм понял, что по мере приближения к ним грузовик вовсе не останавливается, а наоборот, лишь набирает скорость.
Сэм дернул Ханну за полы куртки, чтобы увести с проезжей части, и грузовик с ревом промчался мимо них. Он был нагружен плохо зафиксированной мебелью, кресло-качалка опасно болталось на самой вершине мебельной горы.
– Он не может просто взять и уехать! – в ужасе выкрикнула Ханна.
– Кажется, очень даже может, – отозвался Сэм, глядя, как грузовик свернул к тому месту, где он оставил свою машину.
Грузовик едва притормозил у поворота на шоссе, моргнул задними стоп-сигналами и помчался прочь от фермы, пока габаритные огни не растворились в ночной темноте.
– Я должна вернуться на работу. – Голос Ханны был полон отчаяния. – Я сказала мистеру Бэнксу, что уложусь в двадцать четыре часа, а это значит, что завтра в два часа дня я должна буду уехать.
Когда Ханна перевела взгляд на Сэма, она была готова вот-вот разрыдаться. Слезы, навернувшиеся на глаза, пролились по ее щекам, как два блестящих алмазных ручейка.
Сэм смотрел на нее. Умом он понимал, что поступил абсолютно верно, решив покинуть ферму и направить сюда своего представителя из Яблоневой Долины, чтобы завтра переговорить с Ханной насчет покупки фермы.
Хороший человек, гораздо лучший, чем он сам, увидев ее страдания, знал бы, как поступить. Хороший человек заключил бы ее в свои объятия, пока она будет орошать слезами его рубашку, погладил по голове и сказал бы, что все будет в порядке.
15 
