очень нудно 
113 
Горничная рассмеялась:
— Наслышана, мадам.
Элис воззрилась на нее, и часть ее радости рассеялась.
— То было в прошлом, Лорейн. Мы с капитаном воссоединились, — непререкаемым тоном заявила она.
Полчаса спустя Элис вошла в общую с Алексеем гостиную, облаченная в розовато-кремовое полосатое платье. То был один из ее любимых дневных нарядов, и она знала, что мужу он тоже понравится. Она очень нервничала, точно школьница, которая скоро снова окажется рядом с объектом своего обожания. Одеваясь, она то и дело щипала себя, чтобы уверовать в реальность происходящего. Она опасалась, что произошедшее прошлой ночью ей всего лишь приснилось. Как бы то ни было, Элис надеялась поразить мужа своим чувством собственного достоинства и хладнокровием и не имела ни малейшего намерения вести себя как молоденькая влюбленная дурочка.
Алексей, погруженный в раздумья, стоял у одного из окон спиной к ней. Элис решила, что думает он о проведенной вместе с ней ночи. На пороге комнаты она замерла, сдерживая порыв броситься к мужу и сообщить ему, как безумно она его любит. Тем не менее, она просто улыбнулась и, испытывая непривычное стеснение, сказала:
— Доброе утро.
Он повернулся и не улыбнулся в ответ, но окинул ее тяжелым взглядом с головы до ног. Если ее платье и понравилось ему, он ни словом об этом не обмолвился. Выражение его лица оставалось совершенно непроницаемым, и угадать его мысли было просто невозможно.
— Доброе утро.
Прошагав мимо нее, Алексей закрыл дверь.
Почему он не улыбается? — недоумевала Элис. Самой ей очень хотелось рассказать ему, какой восхитительной показалась ей вчерашняя ночь, но угрюмость мужа пугала ее.
— Алекси? Что-то не так?
Разве он не взволнован из-за случившегося так же, как и она? На лице его отразились тревога и неуверенность.
Алексей встал прямо перед ней, пронизывая ее взглядом:
— Как ты вообще можешь об этом спрашивать? Я напугал тебя прошлой ночью.
Он думал о том, как вечер начался, а сама Элис даже не вспоминала о гневе мужа по поводу писем Блэра.
— Произошло ужасное недоразумение, но теперь оно улажено.
— Неужели? — Он скрестил руки на груди. — Я причинил тебе боль?
Смущение ее усиливалось.
— Я в порядке.
— Я причинил тебе боль? — с нажимом повторил Алексей.
Элис молча взирала на него, гадая, не слишком ли много он вчера выпил, вследствие чего теперь не помнит, что случилось.
— Нет. Алекси, мы сначала в самом деле повздорили, но потом занялись любовью.
Она неуверенно улыбнулась ему.
— О, это я помню, — мрачно отозвался он. — Никакая женщина не заслуживает подобного обращения.
Элис ушам своим не верила.
— Алекси, произошло ужасное недоразумение.
— Ты убегала от меня в страхе — а я бросил тебя на кровать. — Взгляд его пылал огнем. — Так я причинил тебе боль?
Поколебавшись немного, Элис ответила:
— Мы занимались любовью.
Его лицо сделалось таким жестким, точно оно было высечено из камня.
— Я видел кровь.
Так он ничего не знает! Элис с недоверием воззрилась на мужа, не понимая, как же он до сих пор не догадался, что она была девственницей. Она задрожала:
— Да.
— Так откуда взялась кровь? Стоит ли мне вообще об этом спрашивать? — Он хрипло безрадостно рассмеялся. — Я гнался за тобой по ступеням, потом швырнул на кровать. Ты говорила «нет», но я вынудил тебя к близости.
Элис задохнулась от неожиданности:
— Нет! Все действительно началось… ужасно, но потом мы занялись любовью!
Алексей фыркнул:
— Ты проявляешь такое великодушие нынче утром. Я этого не заслуживаю.
— Ты не принуждал меня силой, — запротестовала она. — В конце концов, я с радостью приняла тебя, и все было восхитительно. Эта ночь стала для нас началом новой жизни.
— В самом деле? — замогильным тоном спросил он. — Мы просто поддались влечению, которое испытывали друг к другу всю жизнь, Элис. Но прошлое от этого не изменилось. И причина, по которой мы поженились, а потом я бросил тебя, тоже. Так же как и то обстоятельство, что в твоем письменном столе лежат письма от другого мужчины. — Он нахмурился. — Тот факт, что ты любишь кого-то еще, остался прежним, не так ли?
Элис громко вскрикнула. То, что они занимались любовью, ничего для него не значило. И ничто не изменилось — за исключением разве того, что больше она не являлась двадцатишестилетней девственницей!
113 
