100 
В письме стояла и дата — за неделю до трагической гибели Теда…
Острая боль вдруг словно ножом полоснула по сердцу, и Офелия рухнула на колени. Сидя на полу, она еще раз пробежала глазами письмо. Она не верила своим глазам. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Кто же мог быть автором письма, гадала она… и не могла догадаться. Это было невероятно. Такого просто не могло случиться! Наглая ложь, подумала она. Гадкая, грязная шутка, которую кто-то решил сыграть с ней. Пиджак Теда сполз с ее плеч и с мягким шорохом упал на пол, но Офелия даже не заметила этого. Держа в дрожащих руках смятый листок, она снова и снова пробегала его глазами.
Наконец, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть, Офелия остановившимся взглядом уставилась перед собой, даже не заметив, что сжимает в руке смятое письмо. Она вдруг все поняла, обо всем догадалась. Всему поверила… и теперь ей хотелось только одного — умереть. Ребенок, о котором говорилось в письме, тот самый, который, если верить датам, должен был появиться на свет через полгода после смерти Теда, — теперь она знала, кто он. Уильям Теодор. Офелия похолодела — выходит, она не осмелилась назвать его Тед и выбрала то, что ближе к его имени. И это вовсе не дань уважения трагически погибшему другу, как она говорила. Ребенка назвали в честь умершего отца — второе имя Теда было как раз Уильям. Все, что ей было нужно, — просто поменять местами имена. Итак, малыш Уилли — сын Теда! Андреа не обращалась в банк спермы, чтобы стать матерью. А письмо написала она, в этом у Офелии не осталось никаких сомнений. Буква А в конце только подтвердила ее догадку. Господи, как она могла?! Выходит, ради того, чтобы заполучить ее мужа, она не постеснялась даже воспользоваться болезнью ее несчастного мальчика!
Играя на нежелании Теда смириться с несчастьем, Андреа бесстыдно поливала ее грязью. И эту женщину она вот уже восемнадцать лет считает своей лучшей подругой! Выходит, Андреа предала ее! И он, Тед, тоже! Понять такое просто невозможно… в это нельзя было поверить… с этим нельзя было смириться. Значит, Тед больше не любил ее?! Он любил Андреа, любил так сильно, что даже сделал ей ребенка. На подгибающихся ногах Офелия доползла до своей спальни, снова бросила взгляд на письмо, и вдруг ее стало неудержимо рвать. Когда ее отыскала Пип, она стояла, вцепившись в край раковины. В лице ее не было ни кровинки, все тело сотрясала неудержимая дрожь.
— Мам, что с тобой? — В глазах девочки мелькнул страх. — Что случилось? — Пип перепугалась до смерти: мать выглядела совершенно больной — во всяком случае, Пип никогда до сих пор еще не видела у нее такого мертвенно-бледного лица.
— Ничего, — прохрипела Офелия, прополоскав рот. Слава богу, рвало ее недолго, в основном желчью, да и неудивительно, ведь она почти ничего не ела — так, крохотный кусочек индейки, и все. Но ощущение было такое, словно вместе с содержимым желудка она извергла все, что составляло добрую половину ее самой, — сердце, душу и даже память о своем замужестве.
— Может быть, хочешь прилечь? — участливо предложила Пип.
Для них обеих день оказался тяжелый, особенно для матери — Пип достаточно было только взглянуть на Офелию, чтобы убедиться в этом. Она выглядела так, словно вот-вот умрет.
— Потерпи минутку. Сейчас пройдет, и все будет хорошо.
Еще одна ложь, устало подумала Офелия про себя. Как теперь может быть хорошо, когда ей все известно? А что, если бы Тед не погиб? Если бы он ушел от нее? Да еще забрал бы с собой и Чеда? Это убило бы ее. И Чеда тоже, сколько бы они ни пытались отрицать очевидное. Но теперь Тед мертв. Они оба мертвы, и уже ничего не изменишь. И она вместе с ними… Тед убил ее так же верно, как если бы выстрелил ей в сердце. Письмо словно проложило невидимую границу между прошлым и будущим, разом превратив в фарс все, чем прежде дорожила Офелия, — брак, любовь, дружбу с Андреа. Офелия была раздавлена. Она просто не в состоянии понять, как они могли так поступить с ней! А Андреа? Какой же холодной, циничной стервой нужно быть, чтобы предать лучшую подругу?!
— Мамочка, ну ляг, полежи, прошу тебя… — Пип чуть не плакала. Офелия вздрогнула — дочь не называла ее “мамочкой” уже много лет. Но она так испугалась, увидев зеленовато-бледное лицо матери, что это слово само сорвалось у нее с языка.
— Мне нужно выйти… на минутку.
Офелия обернулась и бросила взгляд на дочь. И Пип перепугалась окончательно. Еще минуту назад она боялась, что мать снова превратится в робота. Но то, что она увидела, оказалось куда страшнее. Перед ней предстало лицо вампира, каким его принято изображать в фильмах ужасов, — белое-белое и застывшее, словно ледяная маска. Покрасневшие от слез, обведенные темными кругами глаза горели лихорадочным блеском. Пип отшатнулась — это не ее мать! Нет, только не она! Больше всего ей хотелось бы, чтобы это жуткое существо исчезло навсегда и никогда больше не возвращалось.
100 
