очень нудно 
34 
А то, что в тот день она все-таки настояла, чтобы Чед летел с отцом в Лос-Анджелес, до сих пор тяжким грехом лежало у нее на душе. Офелия смертельно устала, ей хотелось хоть немного побыть вдвоем с Пип, отдохнуть от своих постоянных тревог за сына, от того, что его ни на минуту нельзя оставить одного. Он постоянно дергал ее. Только ей было известно, что она решила отослать Чеда, не только чтобы он побыл с отцом, а еще чтобы она смогла передохнуть хоть пару дней. А теперь не могла простить себе. Проживи она хоть тысячу лет, тяжесть того, что она совершила, будет вечно лежать на ее плечах. Но Мэтту не обязательно знать об этом. Это ее грех, и он останется с ней навсегда.
— Вам пришлось тяжело. И я имею в виду не только эту трагедию. Наверное, нелегко мириться с мыслью, что вам дважды удалось спасти мальчику жизнь только для того, чтобы потерять его навсегда.
— Это судьба, — чуть слышно прошептала она. — И мы все — только игрушки судьбы. Тут уж ничего не изменишь. Слава богу, что хоть Пип осталась дома, — добавила она, хотя речь о ней не шла. Тед отказывался взять с собой Чеда, мальчик безумно раздражал его. Да и Чед не особенно хотел лететь с отцом. Правда, потом, после долгих уговоров, они все-таки согласились. Но Теду и в голову бы никогда не пришло взять с собой дочь. По его мнению, она еще слишком мала. Тед едва ли вообще замечал Пип. Раньше, когда они были бедны, он часто возился с малышкой, но теперь стал слишком занят, чтобы уделять ей внимание. По сравнению с тем, что случилось, думала Офелия, самым лучшим было бы, если бы в тот роковой день они летели все вместе.
— А вы хотели бы работать с психически неполноценными детьми? — мягко спросил Мэтт, стараясь отвлечь Офелию от грустных мыслей. И тут же пожалел об этом.
— Не знаю, — ответила Офелия, не отрывая взгляда от океана. Пальцы ее зарылись в песок. — Видите ли, я ведь столько лет подряд ухаживала за Чедом, а это, поверьте, нелегко. С другой стороны, возможно, я бы с радостью помогала таким, как он. Да и вообще неплохо хоть что-то делать. Но с другой стороны, снова бороться… Нет, с этим покончено, по крайней мере для меня. Знаю, что звучит эгоистично, но зато это правда.
Казалось, она живет в каком-то другом мире. Мэтт видел перед собой умудренную жизнью, но глубоко страдающую женщину. Впрочем, учитывая, что ей пришлось пережить, это неудивительно, мрачно решил Мэтт. Он мог только сочувствовать ей и еще больше Пип. Ей тоже пришлось несладко, а ведь она совсем еще малышка, с горечью подумал он.
— Возможно, вы правы. Наверное, после всего вам действительно стоило бы заняться чем-нибудь повеселее. Вы хотели бы работать с детьми? К примеру, с теми, кто убегает из дому, или с сиротами? Тут, по-моему, можно сделать немало добра.
— Что ж, думаю, это было бы интересно. Уму непостижимо, сколько на улицах бездомных, и не только здесь, а даже во Франции. По-моему, это во всем мире уже стало проблемой.
Они еще какое-то время говорили о бездомных, даже принялись обсуждать, что служит тому причиной. В конце концов оба пришли к выводу, что это есть и остается проблемой, по крайней мере на данный момент. Им было легко и интересно друг с другом. К тому же разговор касался более серьезных вещей, чем те, которые они обсуждали с Пип, пока Мэтт учил ее рисовать. И мать, и дочь одинаково были ему приятны, и Мэтт порадовался, что их жизненные пути пересеклись и они узнали друг друга.
Вскоре Офелия, сказав, что ей пора возвращаться, засобиралась домой. Мэтт попросил ее передать привет Пип. И вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль.
— А почему бы вам не сделать это самому? — Она улыбнулась.
Ей было приятно разговаривать с ним, и она нисколько не жалела, что рассказала Мэтту о Чеде. Мэтт нравился ей, а Пип и вовсе успела привязаться к нему. И Офелии почему-то казалось очень важным, чтобы он знал, как мужественно все это время держалась ее девочка, через какие нелегкие испытания ей пришлось пройти и как много она потеряла. Впрочем, насколько она могла судить, Мэтту в жизни тоже пришлось нелегко. В конце концов, на ком из нас жизнь не оставила своих отметин? Кто может похвастаться, что у него в душе нет кровоточащих ран, о которых так трудно, а подчас и невозможно забыть? Жестокая штука — жизнь, порой она не щадит и детей, даже таких, как Пип. Офелия утешала себя, что испытания закалили Пип, возможно, сделав ее добрее. О том, что они сделали с ней самой, думать почему-то не хотелось. Шрамы на чьей-то душе — все равно шрамы, как их ни назови. Пройдя через горнило страданий, кто-то становится чище и лучше, а кто-то ломается. В этом и состоит жизнь. И горькая правда в том, что шрамы в душе есть у каждого. Жизнь — всегда реальность. А если любишь кого-то, не важно кого, то с реальностью приходится считаться.
34 
