очень нудно 
33 
— Как это?
Пьеро замялся на секунду.
— Ну, просто заговорили со мной во дворе, вот и все.
— Заговорили? Кто заговорил?
Пьеро открыл рот, слова уже готовы были сорваться с языка, но он вдруг испугался их произносить. Он не хотел, чтобы тете досталось, но, с другой стороны, сказал он себе, это ведь она виновата, она не передала вовремя, что его ждут.
— Ладно, неважно, — Гитлер махнул рукой, — главное, ты здесь. Садись, пожалуйста.
Пьеро сел на краешек дивана, очень прямо, а Фюрер — напротив него в кресло. В дверь зацарапали собачьи когти, Гитлер кивнул в ту сторону и произнес:
— Можешь ее впустить.
Пьеро спрыгнул с дивана и распахнул дверь; Блонди вбежала в комнату, увидела хозяина, улеглась у его ног и устало зевнула.
— Хорошая девочка, — похвалил Гитлер и наклонился погладить собаку. — Вы играли на улице?
— Да, мой Фюрер.
— И во что?
— Она носила апорт, мой Фюрер.
— Ты замечательно ладишь с ней, Петер. Мне вот никогда не удавалось добиться от нее такого послушания. Не получается у меня быть с ней строгим, вот в чем беда. Слишком уж я мягкосердечен.
— Она очень умная, так что учить ее нетрудно, — сказал Пьеро.
— Да, это умная порода, — согласился Гитлер. — Ее мать тоже отличалась сообразительностью. А у тебя когда-нибудь была собака, Петер?
— Да, мой Фюрер, — ответил Пьеро. — Д’Артаньян.
Гитлер улыбнулся:
— А, знаю. Один из трех мушкетеров Дюма.
— Нет, мой Фюрер, — возразил Пьеро.
— Нет?
— Нет, мой Фюрер, — повторил мальчик. — Три мушкетера — это Атос, Портос и Арамис. А Д’Артаньян просто… просто их друг. Хотя тоже мушкетер.
Гитлер еще раз улыбнулся.
— Откуда такие познания? — полюбопытствовал он.
— Моя мама очень любила эту книгу, — сказал Пьеро. — И назвала его так еще щенком.
— А какой он был породы?
— Не знаю. — Пьеро наморщил лоб. — Всего понемножку, я думаю.
Лицо Фюрера выразило отвращение.
— Я предпочитаю чистопородных собак, — изрек он. — А знаешь ли ты, — и он хмыкнул, поражаясь абсурдности этого обстоятельства, — что один тип из Берхтесгадена спросил меня как-то, нельзя ли скрестить его дворнягу с моей Блонди? Просьба столь же омерзительная, сколь и наглая. Я бы никогда не позволил моей красавице портить свою благородную кровь, путаясь с какой-то грязной тварью. А где сейчас твоя собака?
Пьеро хотел было рассказать, что Д’Артаньян после смерти его мамы живет у мадам Бронштейн и Аншеля, но вспомнил предостережения Эрнста и Беатрис о том, что нельзя упоминать имя друга при хозяине.
— Он умер, — проговорил Пьеро, глядя в пол и надеясь, что по его лицу нельзя догадаться об обмане. Плохо будет, если Фюрер поймает его на лжи и перестанет ему доверять.
— Я обожаю собак, — продолжал Гитлер, не выразив соболезнования. — И главным моим любимцем был маленький черно-белый джек-рассел-терьер. Во время войны он дезертировал из британской армии и перешел на сторону Германии.
Пьеро глянул скептически: собака-дезертир? Не слишком правдоподобно. Но Фюрер, улыбнувшись, погрозил ему пальцем:
— Думаешь, Петер, я шучу? Ничего подобного, уверяю тебя. Мой маленький джек-рассел — я назвал его Фухсль, что значит Лисичка, — был у англичан чем-то вроде талисмана. Эти жестокосердные люди имели привычку держать при себе в окопах всяких собачек. Использовали как связных или для предупреждения о бомбах — собаки ведь слышат их приближение гораздо раньше, чем люди. Эти собаки спасли множество человеческих жизней. А еще они способны учуять хлор или горчичный газ и дать знать об этом хозяевам. Так или иначе, малыш Фухсль как-то ночью выбежал на нейтральную полосу — это было… погоди, дай-ка вспомнить… в 1915-м, кажется, — благополучно пересек линию огня и, прямо как акробат, спрыгнул в траншею, где сидел я. Можешь в это поверить? Упал прямо мне в руки и с тех пор целых два года не отходил от меня ни на шаг. Самый верный и преданный друг — людей таких я не встречал.
Пьеро представил песика, который бежит через поле боя и уворачивается от пуль; его маленькие лапки оскальзываются на оторванных руках и ногах и выпущенных кишках. Он раньше слышал обо всех этих ужасах от отца, и сейчас его затошнило.
— А что с ним случилось? — спросил Пьеро.
Лицо Фюрера потемнело.
— Я лишился его, и виной тому отвратительнейшее воровство, — тихо ответил он. — В августе 1917 года на железнодорожной станции под Лейпцигом один рабочий предложил мне за Фухсля двести марок, но я сказал, что не продам даже за сумму в тысячу раз больше. Но перед отправлением поезда отлучился в уборную, а когда вернулся, Фухсля, моей милой лисички, уже нигде не было. Его украли! — Фюрер, скривив губу, тяжело выдохнул через нос и даже привзвизгнул от ярости. Прошло двадцать лет, а он, очевидно, все еще не мог смириться с этой кражей. — Знаешь, что я сделаю, если вдруг встречу мерзавца, который лишил меня моего маленького Фухсля?
33 
