37 
— Он известен своей любвеобильностью, — заметил Хасан.
— Нашел чем удивить, — горько ответила Элла. — Еще он известен жаждой легкой наживы и отсутствием интуиции в сфере инвестиций. Поэтому в нашей семье никогда не было лишних денег. Все наши средства были лишь временны.
Хасан прищурился:
— Понимаю.
— Не думаю. — Элла приложила палец к губам, призывая его немного помолчать.
Естественно, ему неизвестно, каково это — не иметь денег, чтобы оплатить коммунальные услуги, или открыть холодильник, обнаружить в нем лишь банку с черной икрой, купленную несколько месяцев назад, и раздумывать над тем, надолго ли она удовлетворит аппетит.
Некоторое время они сидели молча, и Хасан не мог оторвать от Эллы взгляд. Он любовался ее изящными движениями и наслаждался звенящей тишиной студии, нарушаемой лишь скрипом карандаша и пением птиц за окном. Их идиллия была таковой лишь на поверхности. Бомба замедленного действия продолжала тикать, неумолимо приближая неизбежное. Они оба понимали, что вскоре их жизнь изменится навсегда. И не хотели об этом думать…
Хасан заметил, как Элла погладила свой большой живот в светлой задумчивости. Ее ладонь описывала нежные круги вокруг пупка, словно в этот момент она играла с малышом в секретную игру, и его сердце защемило от тоски. Внезапно он почувствовал укол ревности, потому что его мать была на подобное не способна. Она никогда не была привязана к своим детям, иначе не смогла бы так просто уйти от него и его брата.
— Хасан, не хмурься.
— Я не хмурюсь.
— Хмуришься. — Элла положила карандаш, не понимая, почему в его глазах вдруг отразилась немая боль. — Что с тобой? Какие мысли так мучают тебя?
Он увидел понимание в ее глазах, и инстинкт самосохранения подсказал ему остановить ее расспросы. Она явно пыталась проникнуть в его прошлое, как все женщины до нее. Но с Эллой ему не захотелось закрывать тему без объяснений. Почему бы не сказать ей правду и не стереть это милое понимание с ее лица? Пусть поймет, через что ему пришлось пройти, чтобы осознать, что он никогда не сможет полюбить женщину.
— Я думал о матери, — сказал он.
Что-то в бархатистой дрожи его голоса заставило Эллу ощутить волну холодных мурашек вдоль позвоночника.
— Ты никогда не рассказывал о ней.
— Нет. А ты никогда не задавалась вопросом, почему?
— Конечно задавалась.
Его рот скривился в усмешке. Он никому об этом не рассказывал. Никогда. Даже с братом эта тема оставалась запретной. Они запрятали горькое воспоминание в самые дальние закоулки памяти и никогда не выпускали его на свет.
— Возможно, тебе надо это знать, Элла. Это поможет понять, что у меня внутри.
В его голосе прозвучало предупреждение, а холодное, отчужденное выражение глаз испугало ее еще больше.
— Не надо рассказывать, если ты этого не хочешь, — прошептала она, не понимая, расслышал ли он ее последнюю фразу.
Хасан покачал головой, словно пытаясь вызвать из глубин самые горькие воспоминания и боль.
— Моя мама была принцессой из соседнего королевства Бакамурат, — начал он. — Их с отцом обручили в раннем возрасте, в соответствии с традициями той эпохи. В возрасте восемнадцати лет они поженились, и вскоре родился я, а два года спустя — Кямал.
— Они не были счастливы в браке? — Элла заметила, как дрогнул его подбородок, и закусила губу, испугавшись своей настойчивости. — Прошу прощения. Глупый вопрос. Если она сбежала, речи о счастье не было.
— В те дни понимание счастья немного отличалось от того, что мы имеем сейчас, — резко сказал он. — Но какое-то время наша семья была вполне счастлива, когда мы жили вчетвером. По крайней мере, мне так казалось. — В его голосе зазвенела сталь.
— Что-то произошло? — догадалась Элла.
— Несомненно, произошло, — согласился он с горечью. — Моя мать поехала навестить свою сестру в Бакамурате, оставив нас с Кямалом дома. Она не возвращалась слишком долго, а когда приехала, оказалось, что она стала совсем другой.
— Что ты имеешь в виду?
Хасан замолчал. Он долго пытался избавиться от мучительных воспоминаний, но сейчас они нахлынули вновь. Он увидел свою мать, бродящую, словно тень, по дворцу, не замечающую даже своих сыновей. Она смотрела на него и на Кямала так, словно их тела были прозрачны. Она перестала есть, а ее прекрасное лицо превратилось в бледное подобие лика с огромными испуганными глазами. Она выглядела безумно трогательно, но даже в своем юном возрасте Хасан понял, что отца это беспокоит. Он вспомнил, как они ссорились на повышенных тонах перед сном, когда они с Кямалом уже лежали в кроватях, и вновь пережил убийственную тишину за завтраками.
37 
