очень нудно 
32 
— Тогда ты будешь подкладывать ткань, чтобы цепи не терли ноги.
— Что это изменит? В конце концов, это всего лишь моя кожа, а мое положение ниже любой служанки.
Поднимаясь, он наморщил лоб.
— Я не собираюсь жестоко с тобой обращаться, Кристен.
Она удивилась, что он запомнил ее имя. Ей казалось, что он не расслышал его или нарочно пропустил мимо ушей, потому и обращался к ней не иначе, как «девка». Теперь, когда он собственными руками надел ей цепи, слова его больно задевали — она ведь так надеялась, что обойдется без цепей.
— Ах, мне полагается то, что полагается твоим зверям?
— Именно. Не больше и не меньше. — Он и не собирался в чем-то раскаиваться, развивать в себе комплекс вины.
Кристен резко наклонила голову, не желая ему показывать, до какой степени разочарована его словами, и повернулась, чтобы уйти, но он крепко держал ее руку. Затем его рука соскользнула ей на талию, поскольку она не сразу остановилась, и она почувствовала, каким теплым было его прикосновение. Он отпустил ее только после того, как она повернулась к нему.
— Тебя нельзя оставлять без охраны на ночь с другими служанками, поэтому ты получишь отдельную комнату, которая будет запираться. Замок на двери освободит тебя… — Он замялся, наморщил лоб и сказал неожиданно: — Тебе не надо будет спать в цепях. Я дам ключ Эде, чтобы она снимала их каждый вечер.
Кристен не благодарила. Она понимала, что он сам клянет себя за эти уступки. Поэтому предпочла повернуться к нему спиной и покинуть комнату с гордо поднятой головой и подобающей поступью, насколько это позволяли цепи.
Что ж, она это заслужила. Она сполна заслужила все, поскольку ослушалась родителей и сломя голову кинулась в это трагическое путешествие. И все же она чувствовала себя такой беспомощной, одинокой, и никто не может ей помочь. Зелиг… Зелиг сразу понял бы все, если бы был здесь, ободрил бы ее, помог. Но Зелиг мертв. О Господи, Зелиг!
Не в силах больше сдерживаться, она дала волю своему горю, пока шла от комнаты Ройса к лестнице. Слезы ручьем текли из ее глаз — роскошь, которую она могла себе позволить один-единственный раз.
Глава 13
Кристен проводила тоскливым взглядом четыре повозки, направлявшиеся к римским руинам. Может, именно сегодня представится возможность для побега — на шестнадцать пленников приходилось только девять охранников. Разделенное страдание легче переносить, а мысль о том, что мужчины могут бежать и оставить ее здесь одну, только усугубляла ее страдание.
Ее не заставляли выполнять тяжелую работу. Раньше она всегда помогала матери по дому, и, в отличие от нее, такая работа не была ей в тягость. Но что ей претило здесь, в Виндхёрсте, так это грубые приказания посыльных, которые смотрели на нее свысока.
— Тебе больно?
Взгляд Кристен упал на маленькую девочку, которая сидела в конце длинного стола, накрытого к завтраку. От стола, на котором Кристен месила тесто для земляничного пирога, ее отделяло не менее двух метров. У девочки было маленькое прехорошенькое личико и две аккуратно заплетенные каштановые косички, перекинутые через худенькие плечи. Большие зеленые глаза смотрели на Кристен, поэтому она и решила, что вопрос относился к ней.
— Что больно?
— Твои щиколотки. Они в крови.
Кристен посмотрела вниз. Кровь капала в тапочки. Она страшно злилась на себя за эту глупость. Она отказалась сегодня подложить ткань с детски наивной, безумной надеждой помучить одного сакского предводителя чувством вины, когда он увидит, что его проклятые цепи сделали с ее кожей.
Она опять посмотрела на девочку, чье личико выдавало напряженное внимание.
— Нет, это не больно, — уверила ее Кристен, улыбаясь.
— Правда? Ты не чувствуешь боли?
— Чувствую, конечно. Но у меня столько мыслей в голове, что какая-то боль там, внизу, кажется ненастоящей. — Она показала на ноги движением, подчеркивающим, как далеко они находятся от головы.
Девочка хихикнула.
— Это смешно, быть такой большой?
— Нет.
— Но быть выше мужчины…
Кристен, смеясь, прервала ее:
— В Норвегии это исключено.
— О, я понимаю, все викинги высокие.
Кристен позабавило удивление, которое она уловила в голосе малышки.
— Как тебя зовут, малыш?
— Мечан.
— Сегодня такой прекрасный день. Почему ты не на улице, не ловишь бабочек, не плетешь венки или не ищешь птичьи гнезда? В твоем возрасте я все это делала. Разве это не приятнее, чем сидеть дома?
32 
