16 
— Эту историю я не могу никому рассказать… но мама и я… мы приехали в Париж, потому что… если вам угодно… мы скрывались… а денег у нас становилось все меньше и меньше.
Потом… мама заболела.
— Значит, вы потратили, что имели, на гонорары врачам!
Надя кивнула.
— Но врачи потеряли надежду. Они ничего не могли сделать для мамы, а она мучилась от боли, и я не сумела обеспечить ей должное питание и уход… может быть, это… к лучшему, что она… умерла. Я… хочу сказать… для нее так лучше.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. — сочувственно произнес Уоррен. — Нет ничего хуже, чем видеть мучения того, кого любите, и быть не в состоянии ему помочь.
В эту минуту он вспомнил о своем отце и мог представить, до чего же страшно было пережить все это сидящей рядом с ним девушке явно благородного происхождения.
— Я бы очень желал выслушать всю эту историю.
Она покачала головой.
— Я… я не могу. Скажу только: огромное спасибо за то, что угостили меня таким… восхитительным ужином!
Она посмотрела на него так, словно сейчас встанет и исчезнет, и он сказал:
— Вы не настолько наивны, чтобы думать, будто я могу уйти и оставить вас здесь одну.
Даже если б я дал вам сколько-нибудь денег, а мне это совсем не трудно, я бы не смог спать по ночам, гадая, что же произошло с вами.
Он улыбнулся.
— Я уверен, и вы думали бы о том же. Любой человек хотел бы знать конец истории, которую ему начали рассказывать.
— Возможно, у нее вообще нет конца.
— Вздор! Вы хорошо знаете, что это не так.
Одна глава подошла к концу, но жизнь в моем и вашем возрасте может оказаться куда более приятной в следующей части, нежели в той, которую мы только что завершили.
Казалось, ее глаза распахнулись во все лицо, когда она спросила:
— Что же… мне делать?
Это напомнило крик ребенка, боящегося темноты, и Уоррен ответил:
— У меня есть идея, она внезапно пришла на ум, как если бы ее высказал кто-то другой, но я отчего-то боюсь поделиться ею с вами.
— Вам незачем бояться.
— Очень хорошо, я скажу, хоть и рискую услышать, как вы назовете ее нелепой. Между тем она отчетливо оформилась у меня в мозгу, и все детали моего плана встали на свои места, как части китайской головоломки.
— Вы возбудили… мое любопытство.
Уоррен тем не менее увидел проблеск недоверия в ее глазах и понял: она боится, как бы его предложение, план или что бы там ни было не оказалось тем, чего она опасалась с самого начала.
Как будто читая ее мысли, он вдруг осознал: она прикидывает расстояние от дивана до двери.
Если б он сказал то, что собирался, она могла бы вскочить с места и броситься вон из ресторана, добежать до дороги и раствориться в ночи, прежде чем он последовал бы за ней.
— Это совсем не то, что вы думаете, — спокойно заявил он.
Теперь недоверие в ее глазах сменилось внезапным удивлением — она, видимо, была поражена его проницательностью, и он увидел» как румянец заливает ее щеки и она становится невероятно прекрасной.
Глава 3
Тщательно подбирая слова, Уоррен вернулся к своему рассказу.
— Я прибыл в Париж сегодня вечером, проведя в Африке почти десять месяцев, в течение которых не получал писем и не видел английских газет.
Он убедился, что Надя внимательно слушает его, и продолжал:
— Причина моего отъезда в Африку заключается в том, что женщина, с которой я был тайно помолвлен, передумала, так как встретила человека, занимающего более выгодное социальное положение, чем я, и решила, что титул важнее любви.
Он старался говорить так же спокойно, как в течение всего вечера, однако с неотвратимой четкостью вспомнил, что испытал в те минуты, когда Магнолия сообщила ему о своем новом предпочтении.
Он поневоле пришел в бешенство от тех ухищрений, с помощью которых она стремилась вновь войти в его жизнь; у него даже изменился голос и, хотя он не замечал этого, выражение лица.
— Я размышлял, бродя по набережной Сены, — исповедовался Уоррен, пытаясь вернуть утраченное равновесие, — как по возвращении в Англию избежать сцен, которые мне, несомненно, придется терпеть от женщины, не способной говорить правду.
На него снова накатило озлобление, от чего задрожали губы, и он закончил свою тираду так:
— Теперь у меня нет желания умереть, но зато мне было бы весьма нетрудно совершить убийство!
Если он вознамерился напугать Надю, то, безусловно, преуспел в этом.
16 
