89 
– Что ж, господа, – обратился герцог к Теодору и Анри, – я надеюсь, вы окажете мне честь и будете сопровождать меня во время завтрашней битвы.
Вильморен покачал головой.
– Я священник, ваше высочество, и буду молиться за вас, ведь Господь запрещает мне отнимать жизни, выезжая на поле боя. – А еще есть Анна, которая не переживет смерти возлюбленного, но об этом герцогу знать необязательно.
– Что ж, я понимаю вас, аббат. Ну а вы, Теодор?
Виллеру молчал, глядя на Камиллу. Отказать герцогу было невозможно – и все же он собирался это сделать. Однако Камилла еле заметно кивнула, как будто заранее отпуская все грехи.
– Это будет честью для меня, ваше высочество. Позже, когда они вышли из герцогского шатра, Камилла заметила:
– Война всегда забирает мужчин. Она женщина – она моя соперница, и соперница бессмертная. Однажды я уже проиграла ей. Тео, я боюсь проиграть снова, но удержать тебя тоже не могу.
– Я вернусь. – Теодор нежно поцеловал ее. – Обещаю.
Утром герцога еле разбудили: так крепко он спал после вчерашних перипетий. Следом за отчаянно зевающим Людовиком Виллеру выехал в роскошное утро девятнадцатого мая.
Роса искрилась на малахитовой траве, в ближайшем лесу, куда ночью заманили Теодора и аббата, должны были щебетать птицы, но они разлетелись, распуганные вчерашней канонадой и высланной доном Мелло засадой из тысячи мушкетеров. Чтобы испанцы не напали с фланга во время сражения, герцог приказал Гассиону пройтись по лесу и разогнать засаду; противник бежал, бросая оружие. Вдохновленный первой победой, герцог решил атаковать с фронта тех, на кого Гассион должен был напасть с фланга.
Утро превратилось в оглушительный топот копыт и бьющее в лицо солнце – французская кавалерия летела в атаку. Теодор снова вспомнил, что такое упоение битвой. Перед ними была испанская пехота, на которую французская конница двигалась стройным порядком; первым скакал герцог Энгиенский, и реял на ветру королевский штандарт. Впереди ждала победа, а позади, в лагере, осталась женщина, которую Теодор любил больше всех на свете.
Когда конница вломилась в слаженные ряды испанской пехоты, когда с фланга подошел Гассион и пули его солдат начали косить испанцев, когда человеческие крики, выстрелы, звон металла, ржание лошадей слились в привычную кошмарную музыку, Виллеру понял, что Камилла была не права. На сей раз соперницу она победила.
...Герцог Энгиенский сидел на коне величественно, как и полагается победителю, который только что разгромил превосходящего противника и сделал это столь красиво, что, несомненно, вписал новую страницу в книгу великих битв. У копыт коня принца лежало тело старого графа Фуэнтеса с одиннадцатью ранами. Герцог Энгиенский держал в руках шляпу, и ветер путался в ее пышных перьях.
– Если бы я не победил, – вполголоса сказал Людовик, – я желал бы умереть такой же благородной смертью, как тот, кого вижу перед собой мертвым!
Свита стояла рядом и молчала. Если бы Лаферте-Сенектер не был тяжело ранен в сражении, он тоже был бы здесь и непременно снял бы шляпу, ибо следует уважать своих врагов.
Кто-то вполголоса сказал, что генерал Бек отступил, не пожелав вступить в бой. Кто-то подал Людовику маршальский жезл дона Франческо Мелло, который тот оставил едва не пленившим его французам, прежде чем скрыться от них. Герцог повертел жезл в руках с некоторым удивлением, потом взглянул на свитских – утомленных, измазанных кровью; у кого-то рука на перевязи, кто-то еле держится в седле.
– Победа, – сказал он с некоторым удивлением. – Победа, господа.
– Уррра! – рявкнул Лев Франции, которому в скором времени предстояло стать маршалом. – Победа!
Победа прорвалась в крике сотен луженых глоток, в воздух полетели шляпы, солдаты обнимались друг с другом и даже с пленными испанцами.
Теодор де Виллеру не кричал. Он сидел на коне, смотрел на гениального полководца и молчал. Шевалье был рад, что последним сражением, в котором он участвовал, стала великая битва при Рокруа.
В город, столь храбро защищавшийся, герцог вступил на следующий день. Рокруа приветствовал своего освободителя радостными криками и цветами, которые летели под копыта его коня. Камилла не уставала восхищаться жизнерадостностью французов: только вчера состоялось сражение, еще не все трупы вывезли из долины, над которой кружит вороньё, а местные жители уже успели сплести цветочные венки – и где только нашли столько цветов в горной местности в середине мая?..
89 
