46 
Он глубоко вздохнул. Подъехал к краю дороги. Взял Джессику за руки и пристально посмотрел ей в глаза.
— У нас с Люсиндой был роман, когда мы учились в школе. Некоторое время были помолвлены, недолго. После похорон Кевина и Аманды мы оба страдали от одиночества, чувствовали боль, и я подумал, что вместе сможем как-то от нее избавиться. Не получилось. И только в тот вечер, когда мы познакомились с тобой, я ясно понял, что означает настоящая близость с другим человеком. После того, что мы с тобой пережили вместе, разве не думаешь, что можно умереть от одиночества, если согласишься на что-то меньшее?
Джессика кивнула. Она чувствовала, что он скажет, раньше, чем он успевал произнести это вслух.
— Мне очень жаль, Джессика, что я невольно причинил тебе боль. Прости меня.
— Я принимаю твое извинение, — мягко сказала Джессика. — И тоже прошу у тебя прощения: мне очень жаль, что я не доверяла тебе, Брайан, хотя, что ты за человек, видно сразу.
Когда Джессика произнесла эти слова, она испытала знакомое ощущение света внутри себя. И в тот миг разгадала загадку, над которой они оба бились так отчаянно. Прежде всего надо было отказаться от всех страхов, всех до одного.
Потому что если у любви и был враг, то это — страх.
— Мишель поехала домой, — сказала Джессика. — Мы найдем ее у меня дома.
— Но как она могла туда попасть? — с сомнением спросил Брайан. — Туда же не ходят автобусы.
— Она там, — тихо и уверенно сказала Джессика.
— Хорошо, — сказал Брайан. — Я верю. Пока мы прочесывали здесь улицы, она, вероятно, сидела у тебя дома и нюхала цветы.
Он развернул пикап, и они направились домой.
Когда они приехали, начали сгущаться сумерки. Коттедж не был освещен. В саду царила тишина. Все замерло.
— Ее здесь нет, — вяло сказал Брайан.
Но Джессика не сомневалась. Она вошла в дом и стала обходить комнату за комнатой. Брайан шел за ней по пятам.
— О'Генри! — сказала она. — Где О'Генри? Оба бросились к черному ходу и принялись звать. И оба услышали жалобный вой.
При обычных обстоятельствах песик тотчас подбежал бы к ним. Но они разглядели в слабом сумеречном свете, что он лежит возле садового сарая и явно отказывается покинуть свой пост. Щенок опустил голову на лапы и выглядел очень несчастным.
У Брайана вырвался глубокий вздох облегчения.
— Она там, внутри. Наверное, не впустила собаку, потому что знает: так мы легче найдем ее.
Джессика улыбалась и чувствовала себя так, будто внутри нее светило солнце, хотя снаружи всходила луна.
— Пусть останется там на ночь, — проворчал Брайан, наконец давая волю гневу. — Поделом ей.
Джессика покачала головой.
— Нельзя наказывать ее за то, что она похожа на тебя.
— Похожа на меня? Разве я стал бы прятаться в садовом сарае?
— Она убегает от вещей, которые причиняют ей боль. Она увидела, как вы целовались с Люсиндой, и это обидело ее и испугало.
— Ладно, ладно. Так и быть, может не ночевать в сарае.
Они вместе направились к садовому сараю и открыли дверь. Мишель забилась в дальний угол. Прижав колени к груди, она тихо плакала.
Джессика сразу поняла: Мишель мечтала, чтобы ее нашли.
Брайан не стал ее просить выйти из сарая. Он опустился на четвереньки, прополз по грязи через сваленный там садовый инвентарь, и наконец оказался рядом с Мишель. Потом обнял ее и прижал к груди, как маленького ребенка.
Если у Джессики и оставались малейшие сомнения на его счет, теперь они развеялись окончательно. Когда она увидела, как он держит этого ребенка.
Джессика тоже вползла в сарай, села на грязный пол рядом с Брайаном, положила голову ему на плечо и коснулась волос Мишель. Последним в сарай ворвался О'Генри. Он лизнул соленые от слез щеки Мишель, вздохнул и положил голову Джессике на колени.
Никто из них не сказал ничего, ни единого слова. В такой ситуации слова не нужны: нужна только глубокая благодарность.
Чистая любовь.
Сгустилась тьма и окутала их. Наконец Мишель заговорила.
— Мне очень жаль, что вам пришлось беспокоиться из-за меня.
— Ничего, — сказал Брайан. — Из-за тебя у меня только прибавится седых волос. Но скажи все же, почему ты убежала вместо того, чтобы прийти ко мне? Поговорить со мной.
— Люсинда так похожа на мою мать, что я испугалась, — прошептала Мишель. — Я больше не могу так жить. Дядюшка, мне у тебя нравится больше, чем у мамы с папой. Я чувствую себя такой виноватой…
46 
