17 
— Мне очень стыдно, если это было настолько заметно, — извинился Кельвин Уорд.
— Не думаю… что это… кто-то заметил, — серьезно ответила Серафина. — Просто иногда… я ощущаю… то, что чувствуют… другие, даже если… они пытаются… это скрыть.
— Могу лишь выразить свое сожаление по поводу того, что вас заставили выйти за меня замуж, — сказал он. — Полагаю, каждой девушке хочется сначала влюбиться, а уж потом это сделать.
— А вы? — спросила Серафина. — Разве вам… не хочется влюбиться, а уж потом… сделать кого-то… своей женой?
— Никакого желания жениться у меня вообще не было, — откровенно признался молодой человек. — Но, если бы мне пришлось это сделать, я бы предпочел сам выбрать себе невесту.
— Папа стал слишком властным… с тех пор, как… умерла мама, — заметила Серафина. — Только она могла заставить его изменить решение… быть добрым, понимающим.
Она тихонько вздохнула.
— Если бы я отказалась выйти за вас замуж… как сначала собиралась… думаю, он… побил бы меня.
Кельвин Уорд замер.
— Вы хотите сказать, что ваш отец бьет вас? — спросил он.
— До того, как мне исполнилось пятнадцать, бил, — ответила Серафина. — Когда умерла… мама, он часто наказывал меня. Мне кажется… не за то, что я делала что-то не так, а потому, что он не мог простить… что я жива, а мамы… больше нет.
И столько было в этом высказывании здравого смысла, что он уже не сомневайся: несмотря на свой детский вид, Серафина обладает острым умом.
— Значит, вы считаете, что, если бы пошли против воли отца сейчас, он поднял бы на вас руку? Но это невероятно!
И, едва произнеся эти слова, Кельвин понял, что ничего невероятного в этом нет. В армии были распространены телесные наказания, в школах — порка, нередко глава какого-нибудь почтенного семейства брал в руки розги, дабы вдалбливать прописные истины не только своим детям, но и слугам.
Это было невероятным, потому что сэр Эразм осмеливался поднять руку на такое беззащитное, хрупкое создание, как Серафина.
— Папа никому не позволит… идти против себя, — ответила Серафина. — Кроме того, я ведь вам уже говорила, что я… трусиха.
— По-моему, вы просто наговариваете на себя!
— Вовсе нет! Я постоянно… чего-то боюсь. Ужасно быть такой трусихой! Но я… ничего не могу с этим поделать. Когда меня охватывает страх… кажется, сердце готово… вырваться из груди… руки трясутся, и единственное, что мне хочется, это… убежать куда-нибудь… и спрятаться.
— Но тем не менее у вас хватило смелости встретиться со мной лицом к лицу, — ласковым голосом заметил Кельвин Уорд.
— Мне было… очень страшно! Я думала, что вы будете меня… презирать. Но сейчас, когда вы так разговариваете со мной, мне кажется… что все не так плохо… как я себе представляла.
— Я этому очень рад, — улыбнулся он. — Однако я далеко не прекрасный принц. У меня вообще есть нехорошее подозрение, что я злой человек!
— Ну что вы! — возразила Серафина.
— Я говорю то, что есть. А теперь послушайте, Серафина. У меня есть к вам предложение.
— Какое? — спросила она.
И он снова увидел в ее глазах страх.
Ему захотелось взять ее за руку, чтобы успокоить, однако он побоялся это сделать: этот жест мог бы испугать ее еще больше.
— Вот какое, — тихо сказал он. — Как выяснилось, никто из нас не хотел этого брака, поэтому я прекрасно понимаю, как ненавистна и страшна была вам эта идея. Давайте сделаем так. Пускай все считают, что мы с вами муж и жена, каковыми, впрочем, мы на самом деле и являемся, но наедине мы с вами будем стараться узнать друг друга получше. Может быть, нам даже удастся стать друзьями.
— Вы… хотите сказать… что не будете… спать здесь… со мной сегодня? — пролепетала Серафина.
Кельвин Уорд покачал головой.
— Я буду спать с вами лишь тогда, когда вы сами меня об этом попросите, — ответил он. — Как я вам уже сказал, мы должны узнать друг друга, прежде чем начать говорить о любви.
— А если мы… никогда… не полюбим друг друга? — тихо спросила Серафина.
— Поживем — увидим. Пока что вы ничего не знаете обо мне, а я о вас. Нам еще многое предстоит узнать друг о друге.
— Мы и вправду… можем… так поступить?
— Это будет наш маленький секрет, — ответил Кельвин Уорд, — в который мы не посвятим никого. Для всех мы останемся обыкновенными молодоженами.
Его так и подмывало добавить: «И для вашего отца тоже».
17 
