143 
– Значит, это все-таки был не Джеф, – констатировал Коннел.
– Не напрямую. Они оба предали меня. И Элис сказала, что он не был очень расстроен, пока считал меня мертвой. Я ей верю.
– Мне неприятно это говорить, но я тоже верю.
Хэйес вернулся в дом и присоединился к ним.
– Водитель «Скорой» разворачивается, чтобы въехать сюда задним ходом.
Коннел обратился к Эмори:
– Я передам Грейнджу и Найту признание Элис.
Он вышел на улицу.
Хэйес присел перед ней на корточки и взял ее холодную руку в ладони.
– Найт рассказал мне о Джефе. Ты в порядке?
– На это уйдет какое-то время.
– У тебя оно есть.
Она кивнула с отсутствующим видом. Спустя некоторое время Эмори спросила:
– Что произошло в доме Флойдов?
– Норман и Уилл ждали меня перед домом. Забыли прикрыть себя с тыла. Они мерзавцы, но не слишком сообразительные.
– Лиза и Полина?
– В безопасности. Я добрался туда до того, как братья привели в исполнение свою угрозу, вполне возможно, пустую. Им был нужен я, а не Лиза.
– Их арестовали?
– К этому моменту, вероятно, да. В горах полно копов всех мастей. Я оставил Нормана и Уилла так, чтобы их легко было найти, привязав к дереву той цепью, на которую они сажали своего пса.
– Поэтичная справедливость.
– Я так и подумал.
Она дотронулась до свежих ссадин на его лице.
Хэйес криво улыбнулся ей.
– Поначалу им идея не понравилась.
Эмори хотелось улыбнуться, ей нужно было поплакать, поэтому она прижалась к шее Хэйеса. Он обнял ее и прижал к себе. Она чувствовала движение его губ на своих волосах, но слов, которые он шептал, разобрать не могла.
Они не отпускали друг друга, пока парамедики не вкатили в хижину носилки.
Хэйес поднял голову Эмори и поцеловал ее в губы, тепло и сладко.
Потом он отошел в сторону, предоставив ее заботам парамедиков, которые настояли на том, чтобы привязать Эмори к носилкам из-за полученной ею травмы головы. Когда они катили носилки через порог, она заметила сержанта Грейнджа. Эмори окликнула его, и он обернулся. Лицо у него было пепельным, глаза не искрились, как обычно.
Одними губами Эмори произнесла:
– Спасибо.
Он быстро кивнул, принимая ее благодарность, потом снова уперся взглядом в землю.
Ища Хэйеса, Эмори попыталась повернуть голову, но из-за фиксирующей повязки на лбу ей это не удалось. Не увидев его, она пыталась поднять голову, но тщетно. С нарастающей тревогой Эмори осмотрела двор настолько внимательно, насколько ей позволяло периферическое зрение.
Наконец она увидела Джека Коннела. Он смотрел на нее, и Эмори мгновенно поняла, почему у него такое мрачное лицо.
Она перестала пытаться поднять голову. Ей не найти того, кого она искала. И слезы, стекающие из уголков ее глаз, тоже напрасны. Не следовало удивляться тому, что Хэйес исчез. Он сказал ей, что исчезнет, а он всегда делает то, что обещал.
Финишная черта
Вдоль всего маршрута по Атланте, протяженностью в двадцать шесть миль, бегущих подбадривали зрители и болельщики, но именно у финишной черты людей было особенно много.
Когда Эмори пересекла ее и диктор объявил ее имя, представив доктора Шарбонно как организатора этого благотворительного марафона, раздался одобрительный рев толпы. Эмори тут же обступили репортеры телеканалов и агентств новостей, всем требовалось, чтобы она сказала пару слов. Ей все еще нужно было отдышаться, поэтому выступление было коротким.
Другие бегуны похлопывали ее по спине, обнимали. Один из ее пациентов, шестилетний мальчик, робко подошел к Эмори и попросил у нее автограф. Группа ветеранов войны, преодолевших расстояние в инвалидных колясках, выстроились в ряд, чтобы поприветствовать ее и пожать ей руку.
Тело Эмори болело. Правую ступню дергало так, что она едва ли не хромала. Она почти падала от усталости, но душа ее ликовала. По очень многим причинам добежать дистанцию до конца означало для нее победу разума, тела и духа.
За последние шесть месяцев в жизни Эмори многое изменилось.
Когда полиция завершила расследование последних часов жизни Элис, за телом приехали ее родственники, чтобы перевезти его в родной город в Теннесси и похоронить. Эмори с ними не контактировала.
Она кремировала то, что осталось от Джефа, обойдясь без какой бы то ни было церемонии прощания. Проявления горя были бы лицемерием. Эмори получила всего лишь несколько карточек с соболезнованиями. Ее вежливые ответы были такими же обязательными, как и сами карточки. Все вещи Джефа были упакованы в коробки и отправлены в приют для бездомных. Эмори жалела только самого Джефа: он жил – и умер – без радости и без любви.
143 
