очень нудно 
60 
Вечером в Годлин-холле дети, легко отужинав, улеглись спать. Юстас, бедняжка, совсем умаялся, но когда он отбыл наверх, я подождала пять минут и зашла к нему в спальню.
Он лежал в своей ночной сорочке, прикрыв глаза, но обернулся и просиял.
— Вы пришли пожелать мне доброй ночи? — спросил он, и я с улыбкой кивнула.
— Тебе понравилась сегодняшняя поездка? — спросила я, присев на край постели и погладив его по волосам.
— Да, спасибо, — сонно сказал он.
— Ты рассказал мне очень занятную историю про старика, — прибавила я, надеясь застать его врасплох. — Я только забыла кое-что спросить.
— Хм-м? — пробормотал он, уже засыпая.
— Ты сказал, что прежде с ним встречался. Что он беседовал с тобою еще до того, как ты упал и разбил коленку. Что он говорил, Юстас? Можешь припомнить?
— Он спрашивал, нравится ли мне новая гувернантка, — сообщил он, зевнув, и повернулся ко мне спиной.
— И что ты ему сказал?
— Что нравится. Очень-очень, — отвечал Юстас. — А он сказал, что это хорошо. И пускай я не тревожусь, он не допустит, чтобы с нею случилось плохое. Он сказал, что пришел вас оберегать.
Глава восемнадцатая
Я пристрастилась к долгим дневным прогулкам в поместье. Уклад жизни моей устоялся: утренние занятия с детьми, потом незатейливый обед вскоре после полудня, когда Изабелла и Юстас болтали о том, что их занимало в тот день, а я сидела безмолвно и напряженно, от малейшего шума, в доме ожидая внезапного урона своей персоне. Спала я дурно, и бледное, осунувшееся мое лицо отмечено было печатью изнеможения. Под глазами темнели мешки, и к вечеру я с трудом разлепляла веки. В сумерках, однако, невзирая на усталость, я забывалась лишь на краткие тревожные часы, убежденная, что призрак вот-вот вернется и причинит мне зло. После обеда я разрешала детям отдохнуть и возобновляла уроки лишь позднее. Когда же у них наступали часы досуга, я надевала пальто и платок и уходила в леса поместья, где свежий воздух ободрял меня, а чаща дарила нечто схожее с покоем.
Душа моя отчасти оживала, едва Годлин-холл заслоняла густая листва; шагая лесными полянами и направляясь к озеру на краю поместья, я воображала, будто возвратилась в Лондон, гуляю берегом Серпентайна в Гайд-парке и нет у меня забот, кроме раздумий о том, что состряпать папеньке на ужин и какие упражнения задать моим маленьким девочкам завтра.
Говоря по чести, как ни привязалась я к Изабелле и Юстасу, о тех, кто остался в Лондоне, я все равно тосковала. Маленькие девочки были мне дороги. Я радовалась, лицезря их лица поутру, даже тех девочек, что склонны были озорничать. Я гордилась своими уроками, следила за тем, чтобы каждой было в классе уютно и никто никого не обижал. Мне казалось, они тоже меня любят.
Гуляя в поместье, я все чаще вспоминала одну из них. Звали ее Клара Умни, и когда она впервые переступила порог моего класса, ей минуло пять лет; умница и шалунья, однако не безобразница, очень оживленная по утрам и до крайности угрюмая в середине дня. (Я полагала, сие объясняется завтраками, что она съедала перед выходом из дома, и обедами, что подавались перед дневными уроками; подозреваю, эти последние дурно сказывались на расположении ее духа.)
Несмотря на это, я питала привязанность к Кларе и принимала в ней участие, в особенности когда выяснилось, что у нее большой талант к математике. В отличие от прочих девочек, кому числа виделись не более чем бесконечной чередой китайских иероглифов, Клара обладала умом, без труда способным к упорядочиванию и осмыслению, и, хотя она была еще крошкой, мне представлялось, что она, возможно, пойдет по моим стопам и обратится к педагогике. Я даже несколько раз беседовала о ней с миссис Фарнсуорт, и та заметила, что с подобным математическим даром Клара однажды может стать секретаршей банковского управляющего. Я припоминаю именно этот случай, ибо сострила тогда, что, вероятно, Клара сможет и самаполучить место банковского управляющего, на что миссис Фарнсуорт, сняв очки, в ужасе вперила в меня взор и попрекнула революционными наклонностями, каковое обвинение я отвергла.
— Вы ведь не радикалистка, Элайза? — осведомилась она, выпрямившись во весь рост и взирая на меня сверху вниз, от чего я затрепетала, как в детстве, когда я была маленькой девочкой, а она меня наставляла. — Радикалисток я в Святой Елизавете не потерплю. И управляющий совет их тоже не потерпит.
60 
