очень нудно 
59 
Сказать, что Мэрайя забеспокоилась, значило ничего не сказать. Особенно когда у нее были все причины полагать, что высокомерный самоуверенный герцог Уолфингэм никогда не просил разрешения делать что угодно, не говоря уже о том, чтобы просить разрешения поцеловать ее. Женщину со скандальной репутацией, Мэрайю Бичем, графиню Карлайл.
Она делано рассмеялась, надеясь, что Уолфингэм не заметит наигранности смеха. Она и сама слышала, что смех ее больше нервный, нежели уверенный.
– Я думала, мы договорились не продолжать этот разговор, пока не вернемся в Лондон.
Она выразительно посмотрела на шали и платки, прикрывающие смотровые отверстия в ее спальне, – ей понадобилось уединение, чтобы спокойно принять ванну и переодеться.
На его виске запульсировала жилка.
– Боюсь, мое желание хотя бы прикоснуться к вам не может ждать так долго.
Его желание прикоснуться к ней снова?
Именно прикосновения Уолфингэма, похоже, погубили ее с самого начала. И не однажды, а много раз. На террасе ее дома. В гостевой спальне ее дома, где ему пришлось остаться, чтобы прийти в себя после обморока. В галерее леди Стоктон. И здесь. Здесь, в Итон-Парке, она позволила Дэриэну прикоснуться к своим самым интимным местам, чего она не позволяла ни одному мужчине.
Мэрайя теперь боялась своей реакции на его ласки.
И не потому, что опасалась, как бы Дэриэн не сделал ей больно, – она уже поняла, что он никогда не применил бы силу против женщины. За эти две недели графиня очень хорошо его узнала. Он не был человеком, который показывает свою силу через физическое доминирование над остальными людьми. Нет, для этих целей он использует лишь силу своей несгибаемой воли.
Она прекрасно понимала, что Дэриэн не способен физически причинить ей боль, как когда-то это сделал Карлайл.
Но Дэриэн Хантер может причинить ей боль в другом смысле.
Она не только возбуждалась от его близости, чувствовала к нему сильнейшее в своей жизни желание. Он ей по-настоящему нравился. Она восхищалась им. Его силой. Его честностью. Его преданностью семье. Его чувству долга по отношению к отечеству. Он был во всех смыслах благородным мужчиной, человеком чести.
Мэрайя понимала, что может его полюбить.
А она не хотела влюбляться, даже в такого красивого и благородного мужчину, как Дэриэн Хантер, герцог Уолфингэм.
Ее независимость, которой она так наслаждалась теперь, очень тяжело ей досталась. После долгих лет пустой беспросветной жизни, когда ей часто приходилось скрываться в деревне, чтобы не видеть своего мужа, человека, которого она ненавидела и презирала. Семь лет назад она обнаружила, что Мартин предал Обри Мэйстоуна, и с тех пор ей уже незачем было бояться его или того, что он может с ней сделать. Обри Мэйстоун позаботился об этом.
Впервые в жизни Мэрайя делала то, что ей нравилось. Ее работа на корону оказалась очень успешной, что позволило ей собой гордиться.
Влюбиться в мужчину означало поставить эту жизнь под удар.
А любовь к Дэриэну Хантеру, восхитительному герцогу Уолфингэму, скорее всего, привела бы ее к тому, что ее сердце разбилось бы в тот самый день, когда он бросил бы ее и ушел к другой женщине, которая захватит его воображение.
В обществе у Уолфингэма сложилась репутация сурового хладнокровного мужчины, до нее никогда не доходили слухи о том, чтобы у него была постоянная любовница. Но это не означало, что в свете не гуляли сплетни другого рода, например, о том, что у него было несколько любовных романов с дамами из высшего света, или о том, что он вместе с другими «опасными герцогами» по вечерам посещал игорные дома и дома полусвета.
Опасный.
Да, Мэрайю беспокоило, что Дэриэн Хантер более чем соответствовал своей репутации. Он был опасен. Для ее независимости. Для ее неискушенного тела. Для ее нетронутого сердца.
Она не могла позволить этому случиться. Просто не смела.
– Ради бога, Уолфингэм, откуда эта вежливость и забота? – насмешливо поддразнила его Мэрайя. – Если это из-за нашего утреннего разговора, заверяю вас, он не имел абсолютно никакого значения.
– Никакого значения?
– Абсолютно никакого, – холодно подтвердила она, усмехнувшись его горячности. – В конце концов, прошло уже очень много лет, чтобы переживать. К тому же, как я вам уже говорила, я не нуждаюсь ни в чьей жалости. Меньше всего – в вашей, – добавила она с нескрываемой иронией.
– Меньше всего в моей? – Взгляд Уолфингэма мгновенно сделался стальным.
59 
