47 
Не ответив, он вынул из нагрудного кармана собачье печенье. Брут звонко тявкнул, и Купер дал ему угощение.
— Я теперь постоянно ношу в карманах собачьи лакомства, чтобы Брут не только сам прибежал ко мне, но и притянул на поводке тебя, — сказал он, почесывая собаку за ушами. — Неужели так страшно разговаривать со мной, Ханна? Неужели ты боишься, что я пробью броню твоей самообороны?
— У меня нет никакой брони, — пожала плечами Ханна.
— Хорошо. Тогда помолчи и послушай меня, так как я хочу тебе кое-что сказать. — Держа собаку в одной руке, он подхватил другой рукой Ханну под руку и повел к лифту.
В пентхаусе он поставил Брута на пол, к крайнему недовольству последнего, и повел Ханну в библиотеку.
— Может, поговорим в другом месте? — предложила она.
— Неприятные воспоминания об этой комнате — не более чем плод твоего воображения.
— Неужели? Мне, наверное, надо было просто выйти и предоставить тебе свободу совать нос не в свои дела.
— Я не совал нос, я исследовал.
— Конечно. Согласно твоей логике, Брут никогда не рычал на тебя, он лишь нашептывал тебе на ухо милые пустячки.
Услышав свое имя, Брут, разлегшийся на коврике перед камином, поднял нос и с надеждой взглянул сначала на Ханну, потом на Купера.
Купер обошел письменный стол и, выдвинув верхний ящик, достал из него конверт, который бросил на крышку стола.
Ханна язвительно заметила:
— Ты тоже получил письмо от Айсобел?
— Я? Нет. Но, значит, тебе она оставила письмо? Я так и думал.
— Оставила, но я без его помощи раскрыла секрет тайника. — Конверт был не заклеен. Она открыла его и вынула какой-то официальный документ. — Что это?
— Это твой миллион. Кен все проверил и превратил боны в деньги, которые и положил на счет семейного владения. Как только все формальности будут закончены, деньги тебе возвратят.
— Эти деньги не мои и никогда моими не были.
— Их оставила тебе Айсобел.
— Она получила их от Ирвинга.
— Это к делу не относится.
— Именно что относится. Именно поэтому тебе так хотелось заполучить шкатулку, чтобы хотя бы частично вернуть деньги, растраченные твоим дедом.
— Нет.
Она ждала объяснений, но молчание затягивалось, и она спросила:
— Что «нет»?
— Не из-за этого я хотел вернуть шкатулку.
— Только не надо убаюкивать меня сентиментальными сказками. Ты веришь не в эту семейную легенду, а в содержимое тайника. О, я уверена, что ты с любовью преподнес бы матери шкатулку, но прежде удостоверился бы, что внутри не осталось ничего ценного. Признайся. Ты ведь испугался, что я выброшу целое состояние, прежде чем ты наложишь на него свои лапы.
— Ты почти права. Я боялся, что ты выбросишь шкатулку, но совсем по другой причине. Я хотел, чтобы она досталась тебе.
— Это просто смешно. Если бы ты хотел этого, то просто подошел бы и сказал мне: «Смотри, Ханна, я знаю, тут есть секретное отделение. Давай-ка заглянем, может, там есть что-нибудь стоящее». Но ты же так не поступил.
— Я боялся, что внутри ничего не окажется. Не хотел тебя разочаровывать.
— Какой ты заботливый! — пробормотала Ханна.
— Я не знал реального положения дел Айсобел, однако мне казалось странным, что она все спустила, ведь у нее была очень неплохая пенсия. Да и на что ей было тратиться? Она не покупала ничего ценного. Если ей что-то хотелось, она брала это напрокат или находила способ получить вещь бесплатно.
Ханна вспомнила, что ее тоже поразило это несоответствие, но в отличие от Купера она не делала никаких логических выводов и не задумалась, куда могли подеваться средства Айсобел.
— Пожалуй, единственное, на что она потратилась, так это на то, чтобы заказать подделку своих драгоценностей.
Ханна нахмурилась:
— Подделку? Как это?
— Ее драгоценности не всегда были поддельными. Но если она действительно нуждалась, почему не распродала эти драгоценности?
— Из гордости, наверное, — задумчиво проговорила Ханна.
— Может быть. У меня нет доказательств, но чувствую, что она никак не могла растранжирить такие огромные деньги.
— Вот именно, — с горечью повторила Ханна. — А ты видел во мне расчетливую, эгоистичную…
— Только сначала. Подумай сама. Ты переехала к пожилой дальней родственнице, и очень богатой. Потом ты начала осыпать одолжениями весь Баррон-Корт: выгуливала собачек, ходила за продуктами, выслушивала истории… — Он высоко поднял руки. — Я теперь знаю, у тебя дружелюбный характер. Я просто хочу обрисовать тебе, как все это выглядело со стороны.
47 
