очень нудно 
33 
— На несколько секунд, — с сомнением согласился врач.
— Ну, разумеется. Мы зайдем, когда выйдет его жена.
Они снова сели, и Молли схватила Грега за руку. Она не отдавала себе отчета, как крепко ее сжала, пока минут через пять не появилась тетя Марин, и девушка не обнаружила, что пальцы у нее онемели. Она поспешила к тетке, но на лице у той не было ни капли сочувствия и сожаления.
— Ну, как он?
Ответ женщины прозвучал почти торжествующе:
— А чего ты ожидала? Я распорядилась, чтобы тебя к нему не пускали!
Молли не могла спорить, приняв это обидное заявление со сдавленным стоном, однако Грегори твердо сказал:
— Как адвокат, мадам, я вам этого не советую.
Он говорил негромко, но внушительно, и Молли увидела, что выражение лица тети меняется — от злобы к опасению. Она не хотела конфликтовать с юристом, раздраженно фыркнула и зашагала прочь.
— Тетя действительно может помешать мне видеть Чарльза? — обратилась девушка к Грегори. — Но она же ушла.
Он улыбнулся, и Молли подумала, что у него самая красивая улыбка, которую ей приходилось когда-либо видеть.
— Миссис Гордон испугалась, что мы подадим на нее в суд, — весело сказал Грегори, и она подумала, как было бы здорово натравить этого знатока юриспруденции на тетку, которая никогда никого не слушала, а могла только грубо командовать и поучать…
Чарльз Гордон лежал на высокой кровати в маленькой палате. Молли не могла оторвать взгляд от его лица. Оно было бледным, но дядя всегда был таким, а сейчас выглядел мирно спящим. Она старалась не смотреть на ленту какого-то прибора, где удары сердца фиксировались зигзагообразными линиями — знакомая картинка бесчисленных фильмов о больничных драмах. В них страшно звенит тревожный звонок, и линии вдруг становятся ровными и мертвыми.
Она наклонилась к дяде.
— Это я, Молли. Ты поправляешься. Сейчас отдыхай, я приду завтра. Я тебя очень люблю.
И ей показалось, что дядя ласково улыбнулся, но это, конечно, было плодом воображения.
В машине Грегори спросил:
— Все в порядке?
— Да, спасибо. — Весь остаток пути Молли молча молилась.
Кэрол и Дороти тоже переволновались. Грегори звонил им из больницы, а теперь обо всем рассказывал, и Молли чувствовала, что он больше успокаивает ее. Обе женщины жалели осунувшуюся за несколько часов девушку. Конечно, она устала — было уже за полночь, и Кэрол сказала, что бедняжке самое место в постели.
Дороти налила ей горячего молока, и все пошли наверх. На площадке Кэрол поцеловала свою помощницу в щеку и улыбнулась:
— Доброй ночи, дорогая!
Служанка добавила:
— Теперь вы можете спокойно отдохнуть! Если что-то потребуется, позовите меня.
Молли поблагодарила их и вошла в свою комнату. Она осторожно поставила молоко на туалетный столик. Раздевшись в душевой, ополоснула лицо и руки холодной водой и натянула ночную рубашку. Ее глаза наполнились слезами. Они бежали по щекам, и, когда она нырнула в постель, сжавшись калачиком и накрывшись с головой, неудержимая боль захлестнула ее.
Услышав стук, она высунулась из-под одеяла, чтобы крикнуть «Уходите!», но тут дверь открылась, и вошел Уилфилд.
— Ну, как вы, дорогуша? — спросил он. — Впрочем, вопрос дурацкий — представляю, как вы себя чувствуете.
Ласковое обращение произвело в ней психологический перелом. Долго сдерживаемое напряжение требовало полного расслабления. Молли едва видела Грега из-за слез и, когда он сел возле нее на кровать, без единого слова упала к нему в объятия и разрыдалась.
Никогда еще ни один мужчина не обнимал ее — ни отец, ни брат, ни друг, ни любовник. Вероятно, мать делала это, когда Молли была ребенком, но память не сохранила материнской ласки. С тех пор не было никого, и в сильных мужских руках она стала слабой, почти как ребенок. Ей казалось, что это единственный в мире человек, который может сделать ее снова уверенной в себе.
Слезы текли, а горло пересохло, и она прохрипела:
— Простите мою слабость… Вы мне так помогли! Если бы я была одна, то совсем бы растерялась.
Он баюкал и утешал ее, приговаривая то, что ей нужно было услышать:
— Все в порядке, все в порядке. Чарльз будет жить!
Уткнувшись мокрой щекой в его пиджак, она втянула воздух и, заикаясь, пробормотала:
— У н-него всегда было больное сердце. В ранней юности он перенес ревматическую лихорадку и с тех пор часто страдал сердечными приступами, но никогда так серьезно, как сегодня. И я еще со школьных дней боялась, что приду домой и застану его лежащим. И останусь по-настоящему одна — ведь из близких мне людей только он и любил меня.
33 
