203 
Я замечаю, что мы снова на «ты», и мне становится немного легче на душе.
– Боюсь, Лотти сейчас там… – Я жестом указываю на супер-пупер-яхту русского олигарха. – Попробуй с ней связаться, только, боюсь, из этого ничего не выйдет. В любом случае желаю удачи.
– А ты не могла бы сама ей позвонить? Тебе-то она наверняка ответит. У нас, видишь ли, была запланирована репетиция церемонии вручения призов, но миссис Парр так внезапно исчезла, что…
– Можно я искупаюсь, мам, ну, можно?.. – канючит Ной, который успел раздеться. Одежду он, естественно, побросал на песок там, где стоял, хотя рядом хватало свободных лежаков и шезлонгов.
– Можно, мам?
Я смотрю на его умоляющее маленькое личико и чувствую, как мое сердце сжимается от нежности. В одно мгновение я вдруг понимаю, что́ в жизни самое главное. Любые торжественные церемонии, первые брачные ночи, необходимость спасти сестру и, конечно, Дэниел – все это пустяки. Самое главное здесь, передо мной.
Потом я вспоминаю, что на мне простое черное белье без кружев и прочих архитектурных излишеств. Вполне может сойти за купальник.
– Извини, – с улыбкой говорю я Нико и начинаю раздеваться, – но сейчас мне некогда. Я давно обещала сыну искупаться.
* * *
Примерно полчаса мы с Ноем барахтаемся и плещемся в бирюзовых волнах Эгейского моря. Наконец мы возвращаемся на мелководье, и я – о, чудо! – снова чувствую себя в нормальных отношениях с окружающим миром и с собой. Низкое солнце приятно согревает мои мокрые после купания плечи, на губах ощущается горько-соленый привкус морской воды, а ребра слегка ноют от радостного смеха и непривычных плавательных движений.
– Я акула, мама! – кричит Ной. Он лежит на животе у самого берега и, упираясь руками в дно, изо всех сил молотит ногами по воде, поднимая тучу брызг. – Я страшная кусачая акула-брызгуля!
Он снова окатывает меня с головы до ног, я отвечаю тем же, и мы оба садимся, словно в ванну, на мягкий и ровный песок морского дна. «С ним все будет хорошо, – думаю я, обнимая маленькое, податливое тельце сына. – С нами обоими все будет просто отлично. Пусть Дэниел отправляется в свой Лос-Анджелес, если ему хочется. Пожалуй, в Америке ему будет даже лучше, они там очень любят «примитивных конформистов» – людей, чье поведение полностью определяется социальными правилами и биологической природой человека. Нет, никогда я не верила, что человек произошел от обезьяны, но, глядя на Дэниела, ничего другого в голову просто не приходит. В конце концов, и обезьяны, и люди, точнее – обезьяны и Дэниел – общественные животные.
И я улыбаюсь Ною, который слегка покачивается на волнах рядом со мной:
– Здорово, правда?
– Здорово, – соглашается сын и тут же спрашивает: – А где тетя Лотти? Ты говорила, мы едем ее навестить.
– Она сейчас занята, но позже мы непременно увидимся, – объясняю я, непроизвольно бросая взгляд в сторону белоснежной яхты. Хотела бы я знать, что там сейчас происходит. Впрочем, никакого особого волнения или любопытства я не испытываю. Странно, но когда я была в Англии, дела сестры казались мне ужасно важными (во всяком случае, я принимала ее проблемы очень близко к сердцу), но сейчас мне практически наплевать.
Нет, не в том смысле, что Лотти вдруг стала мне безразлична и мне все равно, что ней станет. Просто я поняла, что у каждого своя жизнь: у нее – своя, у меня – своя, поэтому стараться решать что-то за Лотти бессмысленно.
Как это ни печально, но единственный способ чему-то научиться в жизни – набить побольше собственных шишек и синяков.
Мне вдруг кажется, что меня кто-то зовет. Я оборачиваюсь и вижу, что у самой кромки прибоя стоит Лоркан. Откровенно говоря, его строгий деловой костюм и галстук выглядят на пляже довольно нелепо, и я невольно улыбаюсь.
– Мне нужно кое-что тебе сказать! – кричит Лоркан, поскольку мы хоть и сидим на мелководье, до нас довольно далеко.
– Не слышу! – кричу я в ответ, не двигаясь, однако, с места.
Я больше не буду торопиться, спешить, делать что-либо сгоряча. Клянусь, чем хотите, я и пальцем не пошевельну, даже если Лоркан намерен рассказать мне, будто Лотти только что родила двойню от Бена, который оказался беглым нацистским преступником. Какой бы срочной и занимательной ни была его новость, мир не перевернется, если я выслушаю ее через полчаса.
– Флисс! – снова кричит он.
– Ты что, не видишь? Я купаюсь!
Лицо Лоркана выражает целую гамму эмоций. Кажется, он даже бормочет нечто непечатное. В следующее мгновение он швыряет на песок свой кейс и – прямо в ботинках и в костюме – шагает к нам по мелководью. Через несколько секунд он уже рядом с нами. Вода достает ему почти до колен, но Лоркан этого, кажется, даже не замечает. Я в свою очередь настолько потрясена, что на время лишаюсь дара речи. И только Ной, который негромко ахнул, когда Лоркан шагнул в воду, заливается веселым смехом.
203 
